— Там, у вас в задах, у огорода, польский офицер, раненный лежит, без сознания.

— Польский офицер? Откуда же он мог тут взяться? Кажись, убегли они? Говорят же, что Советы, красные пришли? — чуть не всплеснула руками старшая.

— Пришли-то, пришли. Но тут дядя Михась только что из Каменца воротился. Люди пошли послушать его. Я тоже была там. Говорит, что красные всё ещё воюют у Бреста, но уже как бы и с немцами. Сказывал, что сцепились они отчего-то друг с другом.

— Как, у них что, одна война с поляками не успела закончиться, так уже другая с германцами началась? О, боже, боже, чего же ждать-то далее?

— Может, всё обойдётся, тётка Ганка? Дядя Михась что-то говорил, как будто по слухам, постреляли они друг в друга вчерась вечерком и ночью всласть, а потом как бы и успокоились. Сегодня, сказывал, что и не стреляли вовсе. Только копали и копали землю, по слухам, немцы в Видовле и вокруг него, да ещё в самом Бресте, а красные – под ними и Каменцем. Да ещё машин своих с пушками, всяких танков и солдат нагнали, говорит, что те, что эти, без числа. И самолетов там, в небе, появилось видимо-невидимо.

— Как бы не началось? Ладно, пойдём, посмотрим, Алеся. Только с чего ты взяла, что там лежит польский офицер?

— А у него шинелька офицерская.

Две женщины, постарше и совсем молодая, торопливо свернули в узкий переулочек и мимо невысокой ограды из жердей быстро добежали до места. Здесь, на опушке леса, практически вплотную приткнувшегося к небольшим огородам, на пожухлой траве, как-то по-детски, свернувшись в калачик, тяжело дыша, действительно лежал молодой коренастый мужчина с испачканным и исцарапанным лицом.

Как ни странно, одет был раненный совсем не по-военному. Ничего, кроме польской офицерской шинели с жёлто-синей полосой у углов воротника и небольшой полевой сумки, тоже военного образца, может, чуть коротковатой стрижки, не выдавало в нём военного. Обычное лицо, не такое уж и красивое, правда, весьма высокое и крепко сбитое тело, наверное, сильное, раз и руки у него из-под шинели выглядывали крепкие и жилистые. Одет был он вовсе в мирную одежду – в широкие темноватые брюки и слегка видневшуюся из-под шинели сероватую куртку. На ногах у раненного были грязные ботинки, только очень большие, с слегка сбитой местами подошвой.

Пожилая женщина присела возле тяжело дышащего мужчины. Она тут же откуда-то вытащила небольшой, типа носового, платочек, аккуратно намочила краешек своей слюной и стала осторожно вытирать его лицо. Раненый, похоже, действительно был без сознания, так как он на это никак не отреагировал.

Женщина старательно продолжила начатое. Грязь и частицы застывшей, похоже, просочившейся сквозь мелкие порезы крови, постепенно очистились, и на свет выступило лицо молодого, всего лет под тридцать, мужчины.

— Тётка Ганка, это же ваш Василь! Не может быть! А говорили, что он погиб где-то под Варшавой? Хотя, не знаю, вроде и не он? С другой стороны, действительно, почти как вылитый. Очень сильно похож. Точно он!

— Василь, родной, сыночек, вернулся!

Пожилая женщина всё вытирала и вытирала лицо молодого мужчины. А с её глаз, то растекались безостановочно по лицу, то падали вниз на землю слёзы, возможно, матери, наконец-то дождавшейся сына с безжалостной к её мольбам войны.