Об остальных даже не думал. Факир? Да, неплохой, в сущности, мужик, но уже настолько погряз в этом болоте, что пытаться менять его бессмысленно, рэкетир до мозга костей. Октан? Из той же серии, как и ещё с десяток человек, с кем Дима наиболее близко общался.
Или вот ещё, бои. Участвовал в них, особенно в смертельных, только ради той бури эмоций от толпы, что пропускал через себя. Ну не наркоман ли? Он самый, хуже даже, конченый, убивал ради дозы. А если бы нашёлся боец сильнее? О Медоеде бы попросту забыли через неделю. И всё. Конец…
И таких мыслей и размышлений в пути, особенно первые пару недель, было много, тем более передвигался, в основном, пешком. Ночевал, где придётся, бывало и под открытым небом. С заражёнными проблем тоже, общем–то, не возникало. Дима даже окончательно уверился в своей теории на счёт степени их «развитости» от области к области Улья. Тот же лотерейщих здесь дотянет лишь до развитого бегуна там, в Пекле. И так со всеми стадиями. От схваток с тварями Медоед не отказывался, но и не лез на рожон, всё–таки и здесь большая стая, это большая стая, раздерёт и мявкнуть не успеешь. Крючья за это время получили крови сполна, словно «отпиваясь» за всё то время, пока Дима жил в Камелоте и на Малине.
Попутно ещё и «зверя» дрессировал, начав «выпускать» его из клетки. Что это на самом деле, пока разобраться не мог, скорее всего, некая грань эмпатии, действующая «наоборот» и исключительно для устрашения. К этому ещё и «накачивало» самого Диму гневом, который, как топливо, тоже делал его сильнее. «Договориться» со своим этим внутренним зверем удалось, примерно, к концу первого месяца пути. Получалось, правда, не всегда. Иной раз зверь и сам собой «срывался». На заражённых это действовало не хуже Крюков, совсем мелочь разбегалась, а топтуны или выше, до рубера, уже нападать опасались, ощущая, видимо, более сильного «собрата».
Когда заниматься самокопанием и самобичеванием обрыдло окончательно, да и пошло уже всё по второму кругу, Медоед вплотную, а не «время от времени», занялся «разбором» мысле–образов. Вот как раз с этим и надо разбираться, а не рефлексировать впустую.
Примерно за месяц каждодневных «занятий», пришёл к выводу, что весь этот «язык» завязан на эмоциях. Те «кирпичики», из которых складывались картинки, могли иметь множество значений, зависело от того, какой оттенок эмоции вложить. И это открыло ещё более невероятное пространство для выражения своих мыслей. Да–да, именно так. Любую свою мысль, начиная с банального «я хочу есть» и заканчивая любым воспоминанием, можно «упаковать» в такой мысле–образ. Но соль в том, что это же «я хочу есть» можно «сказать» с сотней разных оттенков и значение уже станет другим.
Поначалу пухла голова. Пухла до такой степени, что Диме выть хотелось. А потом он изменил подход. До этого всё пытался «осознать» сложные и объёмные мысле–образы. Сейчас же начал «с низов», то есть, хотел понять основные возможности, принципы «построения фраз», в общем, искал самые явные закономерности и уже на их основе, сначала «строил» что–то своё, а потом уже выбирал «картинку» попроще и «разбирал», пытаясь понять, о чём там речь. И снова и снова натыкался на препятствие, которое так и не знал, как обойти.
Разум человека, Димин, по крайней мере, абсолютно не приспособлен, совершенно не развит для восприятия большей части того, чем живут, что чувствуют скребберы, в их разумности парень уже давно не сомневался. Разум человека и скреббера бесконечно далеки друг от друга. Дима понял, осознал, наконец, что просто физически не способен воспринять большую часть из того, что «вложено» в эти мысле–образы… потому, что, например, человек может видеть пусть и сотни тысяч, но оттенки всего лишь трёх цветов, а не двенадцати… не может видеть в ультрафиолете или инфракрасном диапазоне… не может слышать ультразвук или другие частоты… и многое–многое другое, о чём можно лишь догадываться. И без сомнений, скребберы воспринимают мир гораздо, гораздо глубже и шире, чем человек. Это как… как муравей в сравнении со слоном, которого Дима видел только на картинках и в фильмах. И муравей, как раз человек. Да даже не муравей, амёба…
От этого становилось погано на душе. Столько загадок вокруг, а видишь едва ли тысячную часть от всего этого…
Вот, к примеру, достаточно простой мысле–образ, «расшифровать» который удалось лишь на третью часть. Город, наверняка в Пекле. Заражённые разбегаются в ужасе. На них никакого внимания, словно это мусор, и то, ощущения очень и очень приблизительные. Ещё один скреббер, крупный, похожий на шар с сотнями шипастых косичек… провал, разум попросту не воспринимает, что происходит дальше, хотя визуально они просто стоят друг напротив друга… какой–то вал невероятно глубоких ощущений, абсолютно незнакомых… на этом месте обычно начинает болеть голова, так как мозг активно пытается подобрать аналогию, чтобы хоть как–то помочь интерпретировать своему «хозяину», Диме, то бишь, происходящее, хотя с виду, ничего и не происходит. Это за гранью понимания и возможностей человеческого разума или сознания. Снова провал и скребберы расходятся, при этом из знакомых эмоций и ощущений, только довольство и лёгкая озадаченность. Остальное, словно во мгле.
И так в каждом из мысле–образов…
В том, который передал серый скреббер, с образом мамы, кроме угрозы Дима так и не смог ничего разобрать. В другом, где Нестор убивает маму, вообще что–то невероятное! Страх! Скребберы, оказывается, могут бояться! Но и полны решимости, полны каким–то отчаянным нежеланием подчиниться, сопротивляются чему–то! Чему–то настолько… настолько необъятному и далёкому для понимания, что сознание Димы уходит в пике и он всегда выпадает из состояния «созерцания» с ощущением, что побывал… если не в Бездне, то на её краю… даже воздуха вдохнуть не хватает поначалу, настолько это ощущение ГЛОБАЛЬНО необъятное! И это всего лишь взгляд на Нестора с окровавленной рукой–пикой!
И только, наверное, раза с третьего, просматривая этот мысле–образ, Дима понял, что Историк и сам не осознавал даже толики могущества этого человека! Да и человека ли?! По ощущениям, которые доступны Медоеду, как пусть и не совсем обычному, даже в сравнении с иммунными, но человеку, Нестор в момент убийства матери «выглядел»… какой–то невероятной по мощи стихией, на которую и взглянуть–то страшно! Страшно настолько, что тянет обмочиться и стать песчинкой, лишь бы эта Слепая Мощь не обратила свой взор на тебя! Что это, Дима попросту не мог понять. И на ЭТО он собирался рыпаться?! Вот ЭТОМУ он собирался противопоставить себя, мелкую, даже не букашку, пылинку?! Вообще не смешно…
«Разбирал» так же одну из картинок с отцом, но там, кроме исходящей от него злобы, безумия и всепоглощающей ненависти ко всему живому ничего не чувствовалось. Ощущения же самого Близнеца, в тот момент, всё так же были далеки от понимания человеческим разумом, а из знакомого, некое подобие жалости, острого желания помочь и какой–то наивной озадаченности с толикой обиды. Как всё это совместить, Дима не понимал. Это бесило и злило. Бесило осознание своей физической немощности, злило осознание, что выше головы не прыгнуть. В самом ведь деле, нельзя отрастить себе неведомый орган, который расширил бы восприятие…
Но при этом Дима сдаваться и не собирался, припоминая слова того же Историка о потенциале, который тот видит в парне. Не забывал и слова отца, который говорил, что сын уже превзошел его и это не предел. Ну и оставалась надежда, что он, рождённый в Улье, всё–таки обладает большими возможностями, чем остальные, гости в этом мире. И эти возможности необходимо понять и реализовать.
Впереди… вечность…
Но всё это о высоком и подчас недоступном для понимания. В обычном же, привычном и понятном бытие, Диму окружала сплошная скукота, сутками напролёт. Двигался лесами и полями, напрямик, строго на Запад. Разнообразие вносила, иногда, возможность какое–то время ехать на транспорте, неважно каком, легковушка ли, грузовик. Становилось чуть веселее от ощущения большей беззащитности, наверное. Всё же, когда идёшь пешком, отреагировать на резкое изменение обстановки гораздо проще, чем когда едешь в рычащей двигателем на всю округу, железной коробке.
Автомобили Медоед находил, естественно, на попадающихся изредка кластерах с частью города или деревни. И то, если удавалось найти целую, обычно все машины оказывались раздолбаны или измяты заражёнными. На таких сотах снова просыпался исследовательский интерес, всё же «ту» жизнь Дима совершенно не знал. Бродя по уже опустошённым тварями улицам, он заходил в магазины, иногда, в квартиры, просматривал книги, журналы. И пытался представить, как это, жить без Споры, без Даров, без заражённых и без постоянно ощущаемой угрозы со всех сторон. И не мог этого сделать, не получалось представить сытую, в безопасности жизнь, где основной проблемой является не добыча спорана на живчик и выживание, а, например… да хрен знает… Дима не мог даже этого придумать, НАСТОЛЬКО он не знал «той» жизни. И это тоже являлось для него чем–то запредельным. Но в этом случае, обидно не становилось, Дима ведь дитя Улья, рождён здесь.
Изредка обнаруживал и следы деятельности иммунных. То там магазин разграблен, то гильз насыпано и вокруг полно останков заражённых и людей с обрывками амуниции и сломанным оружием. Специально даже искал охотничьи магазины или полицейские участки, места, которые иммунные, обычно, стараются размародерить в первую очередь. Часто находил такие места пустыми и со следами быстрого «обноса». Самому–то Медоеду боеприпасы, в общем–то, были ни к чему, за все эти два месяца, автоматом пользовался, от силы, раз пять–шесть, и то, больше для поддержания навыка. Да и зачем громкий автомат, когда есть верные Крюки и Дары? Да, для обычного иммунного, конечно, оружие, это первейшее средство выживания, но для Димы нет, он «перешагнул» эту ступень, для него оружие, второстепенный инструмент. Огромное преимущество, если вдуматься. Даже вот так, выкинь его голым, Дима выживет.