Часа через два офицер и Титов появились в кабинете следователя. Титов едва держался на ногах. Следом за ними два солдата внесли деревянный ящик и кипу советских газет. Они поставили ящик на табурет, на стол положили газеты.
— Открыть!
Один из солдат отбросил крышку ящика. Там желтели толовые шашки. Темнел бикфордов шнур...
Увидев все это, Буйнов вскочил на ноги. Лицо его перекосилось, словно его хватил паралич. Он кинулся к окну.
— Хальт! Цурюк!
Но Буйнов не подчинился команде. Он проворно вскочил на широкий подоконник, ударом ноги распахнул раму. К нему кинулся солдат.
— Прочь отсюда! — крикнул Буйнов и ударил солдата ногой в лицо.
— Фойер! — заорал майор Шранке, хватаясь за кобуру.
Солдат, стоявший у дверей, вскинул автомат. Прогрохотала длинная очередь. Зазвенели куски оконного стекла, падавшие на подоконник. Сизый пороховой дым заполнил кабинет. Буйнов вскинул руки и с громким воплем свалился в кабинет. Все замерли, наступила мертвая тишина, только корявая ветка продолжала стучать и царапаться в окно. Через разбитое стекло в кабинет хлынул холодный воздух, парусом надувая штору.
— Убрать! — приказал майор Шранке и рукавом кителя медленно вытер пот с лица.
Солдаты схватили труп провокатора за ноги и поволокли из кабинета. Широкая полоса крови протянулась по блестящему паркету до самых дверей. С головы трупа свалилась цигейковая ушанка. Солдат, которого Буйнов пнул ногой в лицо, зажимая нос платком, зло отфутболил ее за дверь...
Двое суток прошло с той невероятно трудной и страшной ночи. Титова теперь содержали в другой камере, она была попросторнее, и в ней не было так холодно. Три раза в день его кормили баландой, давали кусок хлеба и кружку кипятка. На ночь в камеру загоняли других узников. Многие из них были со следами побоев на лицах, хромали или осторожно поддерживали поврежденные руки Во сне избитые стонали, но днем крепились, только зубами скрипели. Спали вповалку на грязной соломе. С Титовым почему-то никто из них не разговаривал. Все смотрели на него враждебно. Видя это, он тоже не пытался сближаться с ними, опасаясь провокаторов.
Таясь в своем углу, Титов мысленно разговаривал с товарищами по отряду, боевое задание которых успешно выполнил. «А кто была та невеста? — не раз задавал он себе вопрос. — Видать, смелая и решительная девушка. А старушка?»
Титов терпеливо ждал, что будет дальше, он, конечно, не верил, что немцы оставят его в покое и освободят, как обещал майор Шранке. Почему они до сих пор не вызывают его к себе? Выжидают? Смерть Буйнова, конечно, не входила в планы гитлеровцев и принесла им много хлопот...
Все это очень беспокоило чекиста. Тем не менее он был рад, что предатель понес заслуженную кару.
Разоблачение Буйнова как «советского разведчика» заставит их здорово поработать. Возможно, майор Шранке запросил Берлин. А там не так-то быстро и легко поверят в то, что Буйнов — сын крупного белогвардейца — мог предать их. Начнется серьезная и всесторонняя проверка, и чем она кончится? Титов много думал о том, как ему выбраться на свободу из застенка, пока фашисты не начнут пересматривать его показания. А с воли не было никаких сигналов... Воля! Как ему хотелось почувствовать себя свободным человеком! Увидеть боевых товарищей. Снова взять в руки оружие!
Утром на третий день, когда всех «квартирантов» увели, он подсел к батарее центрального отопления, от которой шло едва ощутимое тепло, прислонился к ней спиной и снова, уже не первый раз, стал прокручивать в памяти весь ход последнего допроса: не переиграл ли он? Не ухватятся ли немцы за конец какой-нибудь оборванной ниточки, чтобы раскрутить весь клубок, который ему удалось намотать? В батарее центрального отопления, как в испорченном микрофоне, слышались какие-то хаотические металлические звуки. Похоже было, что систему где-то ремонтировали... Вдруг в хаос этих звуков вплелось что-то ритмичное. Узник уловил три одинаковых удара через равные промежутки. Потом еще три с промежутком покороче. Затем — один длинный. За ним — короткий и длинный... Что это? Он прислушался. Снова повторились удары. Азбука морзе! Партизан, затаив дыхание, принимал передачу: О-Л-Е-Г шум инструмента... Т-Ы... Б-О-Л-Е-Н... хаотические удары... Б-О-Л-Ь-Н-И-Ц-А... Н-У-Ж-Н-А... Б-О-Л-Ь-Н-И-Ц-А. «Олег, ты болен. Нужна больница», — говорил он. Сигнал от друзей!
Он не отходил от батареи, но больше ничего не услышал.
Вечером, когда камеру окутали ранние зимние сумерки и из коридора стали доноситься грубые голоса, ругань тюремщиков и тяжелые шаги возвращавшихся с каторжных работ узников, Титов еще раз услышал обрывки азбуки морзе. Но ничего нового он не смог разобрать, кроме того, что уже принял утром...
Камера быстро заполнилась уставшими, дрожащими от холода и слабости людьми. Войдя в помещение, они тут же падали на истертую солому, тяжело дышали. Некоторые мельком, недружелюбно посматривали на Титова, который сидел у батареи центрального отопления, надеясь услышать еще что-нибудь.