– «М-да», – послышался у меня в голове скептический голос резидента Речи Посполитой. – «Душераздирающее зрелище! У Генриха такой вид, будто он сейчас в обморок упадет. Кстати, пане коханку, обратите внимание на цепь с черными бриллиантами, которая сейчас украшает короля. Это подарок нашего круля Францишека. Не правда ли, трогательный дар братской любви?»

– «Черные бриллианты? Запечатленный блеск Селены?» – не веря своим глазам, выдохнул я, живо вспоминая встречу с почтенным мэтром Аббатиасом в замке Аврез. – Значит, нашлись умельцы.

– «Как видишь», – хмыкнул пан Михал. – «Сам только сегодня подарочек узрел. Но я к тебе по другому поводу. Помнишь тот катрен Нострадамуса: „Водою Кельна сабинянин скрыт…“?»

– «Конечно», – печально вздохнул я. – «Как же можно такое забыть!»

– «Это хорошо», – сознанием дела похвалил Дюнуар. – «Как там дальше? „И посох рыбы скроет ночь злодея“? Верно? А теперь посмотри на процессию, шествующую к алтарю. Эти епископы уж точно не мясо. Обрати внимание на их шапки».

– «Рыбьи головы?» – заворожено глядя на раздвоенные тиары епископов, проговорил я.

– "М-да, именно так. Рыба, если ты помнишь, – один из древнейших символов христианства. В Древнем Риме их изображали еще задолго до того времени, как начали рисовать крест. Так вот, в результате пристальных наблюдений имеем рыбу, причем, заметь, с посохом. Дальше у нас идет прямая географическая привязка – Кельн. Стало быть, архиепископ Кельнский. Проверяем, были ли среди вышеназванных иерархов те, кто поддерживал связь с Иоганном Георгом Фаустом. И с удивлением обнаруживаем, что один такой индивид имел место быть. Это некий Жермен де Вид – архиепископ, удивительно нестойкий в вопросах веры. Приятель Лютера и, по слухам, ученик нашего Сибелликуса. Вероятнее всего, будучи еще архиепископом Кельнским, он помог Фаусту покинуть Германию. Судя по строке катрена, философ философов бежал по Рейну.

Вскоре Папа Римский отставил непутевого пастыря от дел, и тот, несильно рыдая по этому поводу, вернулся в отчий дом. Вот здесь мы переходим к самому интересному, ибо отчий дом архиепископа-расстриги находится неподалеку отсюда – в герцогстве Барруа. Как ты знаешь, фигуры в гербе Барруа – две золотые рыбины в столп, поставленные спинами друг другу в лазоревом поле, усеянном золотыми крестами. Три верхних конца этих крестов – кросс крус [48] , а нижний вытянут и заострен. Мсье де Вид был в довольно близком родстве с герцогским домом, так что герб его весьма сходен с вышеописанным. Вот только поле щита изменено с лазури на червлень, рыбы стали серебряными, а кресты, заметь, изменены на так называемые костыльные, то есть те же посохи. Стало быть, опять получаем посохи и рыбы. Когда же выясняется, что в миру Жермен де Вид носил титул граф де Сент-Омон, становится и вовсе смешно. Ибо сокращенно это записывается: С-Омон, то есть сомон – семга. Как говорится, что и требовалось доказать. Так что теперь следует лишь поднять купчие и дарственные в архиве герцогства Барруа, и, думаю, искомый сабинянин найдется в каком-нибудь заброшенном шале, некогда принадлежавшем его сиятельству. Задача не из простых, но, уверен, моим людям удастся ее провернуть. Как говорится, оваций не надо, цветы в машину".

– «Ну хорошо», – после недолгого раздумья согласился я. – «Все это звучит очень убедительно. Итого у нас в распоряжении три строки. А последняя? Что же тогда означает она?»

– «Вероятно, речь идет о твоей памяти. Но боюсь, в подробностях смысл этой строки ты поймешь, только отыскав Фауста».

Между тем шествие епископов подошло к концу. Распевая латинские строки псалма, они поднесли сосуд нунцию, который, обмакнув в него специальную кисточку, коснулся ею лба, рук и вновь обнаженных плеч Генриха Валуа. Далее уже наступала наша очередь. Вот Екатерина Медичи с явной натугой передала в руки архиепископа Реймского огромную массивную корону Карла Великого. Она была, вне всякого сомнения, велика очередному преемнику трона, а потому архиепископу надлежало все оставшееся время церемонии придерживать венец над головой новообретенного монарха Франции. Но, толи засмотревшись на мать, Валуа неловко дернулся, почувствовав прикосновение ко лбу золотого обода, толи его просто шатнуло от усталости, то ли в глазах кардинала де Гиза он увидел нечто такое, что заставило его резко отклониться, но только голова короля неловко повернулась, и из глубокой царапины на лбу на драгоценное одеяние потекла тонкая струйка крови [49] . Это было уж совсем дурное предзнаменование. Ропот толпы стал доноситься уже до алтарной части, где находились непосредственные участники священнодействия. Нимало не смущаясь, Екатерина слегка отодвинула замершего кардинала и, вытащив из рукава батистовый платок, ласково приложила его ко лбу своего любимца.

– Продолжайте коронацию, – чуть двигая губами, процедила Черная Вдова.

Вслед за кардиналом де Гизом, по-прежнему держащим на вытянутых руках корону Карла Великого над головой Валуа, к монарху двинулся архиепископ Парижский, чтобы поднести кольцо, навек связующее отца народа с французской Церковью и возвещающее государю о его обязанности пресекать ересь. «Ересь» в моем лице была тут как тут. Она подносила Его Величеству меч, напоминая, что это оружие дается Богом для наказания злых, но также для воодушевления добрых. Аккомпанемент молитвы, призывающей Господа даровать помазаннику его славу и справедливость, чтобы при нем царило правосудие, как ни тщился, не мог заглушить моих слов… Следом за мной вступал глава Лотарингского дома герцог Карл, которому надлежало вручать скипетр – символ королевской власти. Власти, которой он должен исправно защищать и вести верным путем вверенный ему христианский народ. Замыкал шествие отец возлюбленной нового короля Франции Марии Клевской, герцог де Невер, держащий в руках золотое державное яблоко, – знак напоминания того, что королевский долг поддерживать слабых и оступившихся, а также вести праведных к вечному спасению.

Церемония длилась еще довольно долго. Далее должны были прозвучать королевские клятвы. Священники со всех амвонов должны были объявить о состоявшемся священнодействии. Колокольный звон, соревнуясь с фанфарами, до самого вечера зависал над Реймсом. И крики, крики толпы: «Ноэль! Ноэль! Ноэль!» [50] .

Я отошел чуть в сторону, не желая мешать продолжающемуся ритуалу, когда краем глаза заметил в толпе допущенных в Храм бесшабашное лицо Уолтера Рейли. Ожесточенно работая локтями, британский волонтер пробирался к наваррской чете, успевая одновременно переругиваться с четырьмя или пятью потревоженными соседями. При этом молодой смельчак радостно скандировал: «Ноэль!», улыбался дамам и придерживал эфес шпаги, колотившей по ногам весь окрестный люд.

– Чертов годон [51] ! – неслось вслед. Наконец ему удалось пробиться к нам.

– Прекрасное зрелище! – не здороваясь, заверил нас Рейли. – Ваш король точно только что вышел из боя. Интересно, кому он отдаст меч, чтоб взять этот шарик?

– Уолтер, какого рожна ты приперся? – не разжимая зубов, процедил Лис.

– Жозефина просила передать, чтоб ее к вечеру не ждали. Они с Мано в «Полосатом осле» – зачем-то поджидают брата Адриэна, – безмятежно скалясь, отрапортовал мой земляк.

Я улыбнулся. За обрядом коронации следовали: бесплатная раздача еды и выпивки, турнир и фейерверк. Королевский дом изрядно постарался, чтобы, как минимум, до завтрашнего полудня никому не было дела ни до беглого «душегуба», ни вообще до чего бы то ни было.