За ними следил Бунимович.

Он вел Сергея от подъезда его дома. Когда Сергей у «пушки» возле метро «Арсенальная» встретился с Алексеем, Бунимович сделал вывод, что сегодня будет удачный день. Выйдя вместе с ними из метро на станции «Днепр», он издалека наблюдал за их поисками в бинокль. С наступлением сумерек, он подкрался поближе. Когда они ушли, Бунимович по заранее намеченным ориентирам быстро нашел и расчистил, замаскированный ими лаз.

Он стоял над ним, раздумывая об удаче. Это не просто случай и не слепое везение, нет, здесь что-то другое, мистического свойства, возможно милость каких-то высших сил, преподнесших ему нечто вещественное. Но, если «оно» окажется слишком большим, то это может кончится гробовой доской, ‒ слишком оно велико. В любом случае, к этому следует относиться с уважением, лучше не называя прямо и не давая объяснений, чтобы не спугнуть.

Торжествуя, Бунимович смотрел вниз, где по шоссе в свете фар неслись машины. Вот и он так же, всю жизнь, день и ночь носился в одной из них, зарабатывая не более чем на кусок хлеба, чтобы не сдохнуть с голоду, а кодло ворья при власти жирело на его крови. Теперь с этим будет покончено. Пришел его час. Вообще-то, такому «трудолюбцу», как Бунимович, вряд ли когда грозило бы пострадать от голода… Но в одном он был прав: бандитами, захватившими власть на Украине, люди были обречены на существование в нищете.

Наскоро замаскировав вход, Бунимович на метро вернулся обратно к дому Сергея, где были припаркованы его «Жигули». Он заехал в гараж, где взял все необходимое и снова возвратился на набережную Днепра. Бунимович захватил с собой лопату и большой аккумуляторный фонарь. В карман куртки он не забыл сунуть, сложенную до размеров конверта, прочную и вместительную капроновую сумку. В нее мог бы поместиться сундук, Бунимович называл ее поэтически: «Мечта оккупанта». Шел уже десятый час вечера, когда он опять стоял перед расчищенным, чернеющим перед ним в свете фонаря входом в подземелье. Внизу по автостраде в мелькании фар с шумом неслась бесконечная череда машин. Вокруг было темно и ни души, небо заволокло тучами.

Подходящее время для спуска, решил Бунимович. Выставив перед собой штык лопаты, он полез в кромешную тьму. На четвереньках преодолев узкий лаз, он оказался в полной темноте и неподвижно застыл, не включая фонарь. Упираясь затылком в низкий потолок, он несколько минут стоял в темноте, адаптируясь к новой обстановке, давая глазам привыкнуть к темноте. Казалось, они никогда к ней не привыкнут, потому что темнота впереди была непроглядно темна. Не услышав никаких подозрительных звуков, он включил фонарь и быстро пошел по тоннелю.

В луч фонаря под ногами попало какое-то быстро перемещающееся серое существо и исчезло во тьме. Не отвлекаясь на встречавшиеся по сторонам боковые ниши и ответвления, Бунимович быстро шагал подземным ходом, который он мысленно назвал штреком, к конечной цели своего пути. Он уверенно продвигался в нужном направлении, отлично помня схему маршрута этого участка катакомб, не опасаясь заблудиться в путанице подземных ходов с бесчисленными коридорами, тупиками и переходами, лишенными какой бы то ни было логической стройности или симметрии.

Никто бы не сказал, наверное, боялся ли он темноты и одиночества? Его глаза ничего не выражали, кроме угрюмой подозрительности. С настороженным вниманием он зорко смотрел вперед, двигаясь, как сильный, опасный хищник, вот и все. О чем он думал? Никто об этом не узнает. Никогда. Темнота была средой его обитания, а кроме одиночества, он ничего не знал. Клейменный неуемной ненавистью к людям и всему живому на земле, он денно и нощно варился в наплыве своих свирепых мыслей. Теперь же, его цель была близка, и он шел к ней с одержимостью фанатика.

Войдя в просторную квадратную пещеру с несколькими, отходящими от нее ходами, он остановился, как на распутье, воткнул в землю лопату и стал сравнивать свой путь с копированной схемой. Сосредоточено рассматривая ее, Бунимович не заметил, как из темноты безмолвно показались дети и окружили его со всех сторон. Они стояли, молча, не шевелясь, как привидения, в ожидании эффекта от своего появления. Увидев их, Бунимович вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

Это были беспризорники от восьми до двенадцати лет, их было около десяти. Они первыми увидели свет его фонаря и выключили свои. Что они здесь делали, искали что-нибудь на пропитание или спустились, чтобы переночевать, было не понятно. Сбежавшие от жестоких родителей, из интернатов и детских домов, вечно голодные, они сбиваются в злобные стаи, которые рыщут всюду в поисках добычи. Как одичавшие собаки, они сворой набрасываются на женщин и стариков, пьяных и бомжей, на всех, кто слабее. Видя вокруг одну лишь несправедливость, они ненавидят всех и сеют вокруг только зло. Безжалостно мстя за себя обществу, они готовы бить и убивать всех подряд, за что попало и просто так. Выносливые и дерзкие, привычные к голоду и лишениям, они никого не боятся, своей звериной кровожадностью превосходя даже отпетых головорезов.

Не желая хоть в чем-то быть похожими на отринувшее их общество, они в то же время старательно подражают друг другу. Подчиняясь новой трущобной моде, они носят полуспущенные штаны, волочащиеся по земле с мотней по колено. Этот стиль возник в детских домах и исправительных колониях, где вся одежда воспитанникам приобретается на вырост и всегда бо́льшего, чем нужно, размера. Они были разного возраста и роста, и одеты по-разному, но было в них что-то одинаковое. Это были круглые, стриженые «под ноль» головы, последняя молодежная мода, пришедшая из тюрем и лагерей. Особенно отвратны были несколько из них, в куртках с надвинутыми на глаза капюшонами.

Бунимович ненавидел всё и вся, даже неодушевленные предметы. Некоторые животные, насекомые и вид вязкой глины вызывали у него приступы бешенства. Список особо ненавидимых им возглавляли люди, собаки и осы (с учетом ранговых мест). Этот список был бесконечен, но детей в нем не было. Он просто о них забыл… Глядя на молча окруживших его детей, хладнокровного Бунимовича бросило в пот. Хоть он и не подал виду, что испугался, испарина на лбу его выдала. Дети, которые в его понимании были никчемными зверьками, сразу заметили его страх.

– Ты чё тут шаришься, козел? – спросил самый старший и высокий бродяжка, который ростом был Бунимовичу на уровне груди.

Он громко шмыгнул и утер рукавом нос, откуда вылезли две грязные сопли. На безымянном пальце у него был вытатуирован перстень в виде четырех шахматных клеток. В двух не затушеванных клетках были наколоты буквы «С» и «Ш», обозначавшие, что владелец перстня, свой первый срок отбывал в спецшколе.

– Что за парад клопов? – в ответ спросил Бунимович. Его голос прозвучал замогильно глухо, будто шел откуда-то из живота.

– Доставай все из карманов, козлина!

Пискляво выкрикнул, стоящий сбоку ребенок лет восьми, чья стриженая макушка была чуть выше пояса Бунимовича. Его маленький слюнявый рот с большими безобразными заедами по углам злобно выплевывал слова.

– Ах, ты ж, пигмоид, тля жидконогая! – презрительно скривившись, процедил сквозь зубы Бунимович. Его лицо в свете фонаря потемнело, наливаясь синей венозной кровью.