Пять: Стрига

Однажды весной на Центральную явилась стрига.

Шамбло. Ее волосы уложены по моде Тунъюня: длинные дредлоки с вплетенной в них тонкой гибкой проволокой, реагирующей на невидимый разряд, шевелятся, как водяные ужи, на голове девушки, лениво ползая по ее черепу.

Глаза – фиолетовые, выращенные в чан-лабе; волосы – красновато-коричневые, с золотыми нитями, ловящими солнце.

Ее звали Кармель.

Заплатка из новой кожи на мягкой нижней плоти левой руки могла означать татуировку. Татуировка могла говорить о том, что девушку уже ловили – и пометили соответственно. На крыше Центральной станции Кармель высадилась из транспортной суборбитали вместе с прочими пассажирами, замерла – и вдохнула разреженный воздух Земли.

Вы, никогда не бывавшие в Доме Человека! Вспомните слова поэта Басё, написавшего:

Что примерно переводится так: «Космический корабль –/вот что есть Земля!/Воздух ее не схож/с воздухом мест иных».

Впрочем, название Дом Человека уже давно в опале; правильнее говорить Расцвет Человечества, или, как иногда называют Землю Иные, Сердцевина.

Невзирая ни на что.

Шамбло по имени Кармель явилась на Центральную весной, когда пьянят уже запахи, разлитые в воздухе. Запах моря и множества тел, их пота, тепла, жара; запах человеческих пряностей и холодный аромат массы человеческих машин; запахи смолы и сока, сочащихся из порезов вечно обновляющихся адаптоцветных районов, и древнего асфальта, нагревшегося на солнце, и исчезнувших апельсиновых деревьев, и свежескошенной лимонной травы; запах Расцвета Человечества, богатейший и наиболее концентрированный из всех; так не пахнет ни один из внешних миров.

И вот, стоя на крыше Центральной станции, девушка Кармель, закрыв глаза, долгий миг вбирала в себя все: странное и непривычное притяжение, безжалостный удар солнца, мягкое, почти незаметное касание ветра, – изумительное, непредсказуемое целое, атмосферную систему этого мира, которая даже не была цифровой.

Затем на Кармель обрушились пульс и прибой Разговора. На пути сюда – медленные месяцы перелета из марсианского Тунъюня к долгожданным Вратам на Земной Орбите – ей отлично удавалось фильтровать Разговор: она чуть не умерла от голода. Кармель путешествовала на «Гель Блонга Мота», самом древнем из торговых судов, бороздивших Солнечную систему. Ей так хотелось покоя.

Но теперь Разговор взрывался вокруг нее, почти оглушая. Еще более концентрированный – здесь, на Земле. И другой, конечно же. Странные архаичные протоколы мешались с бурным токток блонг нараван. Здесь часть Разговора из Внешней системы – от Брошенных, из облака Оорта, с Титана и Галилейских Республик – была слабой, разжиженной. Пояс мигает десятками обрывающихся фидов. Марс – спокойное бормотание. Лунопорт – вопль в ночи. Но Земля!

Кармель и представить себе не могла, что подобный Разговор возможен: столь близок и все-таки так далек, и настолько сжат. Миллиарды людей, бессчетные миллиарды цифровых и машин, все говорят, болтают, шарятся как могут. Картинки, текст, голос, записи, бьющая по всем каналам сразу мнемомедиа, растекшиеся за свои пределы игромиры – все это в один момент навалилось на нее, и она инстинктивно отшатнулась.

– Вы в порядке, милочка? – чей-то добрый голос. Марсианская китаянка с живыми, очень зелеными (натуральными? быстрый скан не выявил запатентованных брендов) глазами. – Гравитация, да? В первый раз к ней привыкнуть непросто.

Она протянула Кармель руку, предлагая на нее опереться. Кармель благодарно согласилась, несмотря на испуг. Она заэкранировала женщину как могла. Человеческий нод – так близко; она боялась поддаться искушению. Ее голод, ее слабость не спасали – наоборот. Нужно поесть, и чем скорее, тем лучше.