Легкое прикосновение ребенка лишило его свободы. Он сражался…
Младенец рыгнул и улыбнулся. Контакт пропал.
Ибрагим:
От Иного – ни образа.
Ибрагим:?
Иной, наконец-то:!
Ибрагим уставился на ребенка, и Иной – через глаза Ибрагима – сделал то же самое.
Одна мысль в обоих сознаниях:
Ибрагим мог бы сообщить об опасности. Транслировать посредством нода сигнал бедствия, чтобы тот поскакал по бесчисленным сетям, опутавшим этот город, эту планету, населенный людьми космос окрест, планеты, луны, кольца – и корабли Исхода тоже. Материализовались бы миротворческие машины, паукообразные, мехаубойный отдел двойного кодирования, ведь в буферной зоне иначе никак: Центральная отделяет арабскую Яффу от еврейского Тель-Авива. Глубоко зашифрованный цифровой спор о юрисдикции, анализ ДНК мальчика… Но уже по цвету глаз (торговая марка «Боуз», хакнутая, копирайту лет сорок, он по-прежнему защищен суровым законом) Ибрагим все понял. Мальчик был чан-рожденным; такое делали только на Центральной.
– Понятия не имею.
Ибрагим сказал это вслух, но негромко. Младенец булькнул.
– У тебя есть другие предложения?
Коммуникация ускорялась, речь замещалась закодированными образами, облаками смыслов. Обрубив цифропоток на середине, Ибрагим поднял ребенка.
– Мальчик, – сказал он, ни к кому не обращаясь, вспоминая иерусалимское убийство, будто это было вчера, – заслуживает другой судьбы.
Случилось это много лет назад. Мальчика назвали Исмаил. Его растили заботливо, как могли.