Азалия считала, что её муж должен выглядеть соответственно статусу. В результате отец сделал креативную стрижку, сменил одеколон, начал модно и дорого одеваться. Стал носить на мизинце золотой перстень с крупным камнем, снял старенькие, подаренные ещё мамой, часы и украсил запястье будильником престижной марки. Накупил обуви и рубашек, приобрёл узкие белые джинсы.

В этом сладко благоухающем молодящемся мужчине, увешанном дорогими аксессуарами, Карина не узнавала своего отца, который всю жизнь был равнодушен к побрякушкам и считал, что красоваться – дело не мужское. Он даже отбелил зубы, и стал поговаривать о пластике век, что повергало Карину в шок.

Менялся он и в мелочах, незаметных постороннему глазу. Стал пить кофе вместо чая, полюбил коньяк, хотя раньше предпочитал белые сухие вина. Убрал из спальни телевизор, а ведь раньше ему нравилось перед сном посмотреть интересную передачу. Почти перестал читать. Снял со стен и полочек фотографии дочери и первой жены.

И много, много было таких крохотных деталей, которые постепенно словно выдавливали прежнего Наиля Айвазова из его собственной шкуры.

Карина видела, но не умела внятно сформулировать своё отношение к происходящему. Что могла она сказать отцу? Зачем ты стал ходить в магазины и иначе одеваться? Почему не пьёшь чай? Тебя портит эта крокодиловая улыбка?..

Он постоянно находился в каком-то нервическом состоянии. Глаза возбуждённо блестели, движения стали суетливыми, ломаными и вместе с тем неуверенными, словно незавершёнными. Он хохотал, сверкая зубами, постоянно бросал взгляды в сторону зеркала, к месту и не к месту говорил о своих постельных успехах. Карина стыдилась и не знала, как реагировать на эти откровения.

Ссора, которая отдалила их друг от друга почти на четыре месяца, произошла в начале октября. Спровоцировала её сама Карина. Вышло всё случайно, но в результате она высказала отцу то, что мучило её на протяжении последнего времени.

Отец одевался, намереваясь заехать за Азалией на работу: её новенькая машина по какой-то причине была в сервисе. Сам он в тот день не был в «Мастерской» из-за высоченной температуры: сильно простудился. Карину подмывало сказать, что Азалия вполне могла бы добраться на общественном транспорте или на такси, но промолчала, потому что знала: начни она говорить, остановиться будет сложно.

– Ты как на парад, – заметила она, проходя мимо отца в прихожей, когда тот, чертыхаясь, повязывал галстук. Это само по себе было странно, потому что без особых поводов костюмов и галстуков отец не носил.

– Мы с Азалией идём к её подруге, – ответил он, – к Розе. Помнишь её?

– Помню. А ты не хочешь отлежаться? – спросила Карина, в который раз поражаясь переменам в папином характере: он ненавидел ходить по гостям, а уж вытащить его на вечеринку, когда он так болен, было просто нереально.

– Мне вроде получше.

Куда уж лучше, подумала она, разглядывая бледное папино лицо и покрытый испариной лоб.

– Вот зараза! – Галстук не желал завязываться, и отец раздражённо отбросил его прочь. – Шут с ним. Так пойду.

Он чуть расстегнул ворот рубашки и критично осмотрел своё отражение. Карина подошла и встала рядом, тоже глядя на папу в зеркале.

– Что это у тебя? – удивилась она, разглядев у него на груди, чуть ниже впадинки под шеей, шесть красных пятнышек. Они расположились правильным кругом, и напоминали маленькие красные холмики.

– Сам не знаю. Аллергия, наверное. Не болит, не чешется.

– На метку похоже. Или Азалия клеймо поставила.

Зачем она это сказала? Сорвалось с языка. Вроде и шутка, а вроде и подколка. Отец мог бы не придать значения этой фразе. Однако поступил иначе. Стремительно развернулся к дочери и проговорил:

– Знаешь что, доченька? Мне это, в конце концов, надоело! Азалия постоянно замечает твои подковырки, ревность. Я давно уже понял, что она тебе не нравится! Но это моя жена! Будь любезна считаться с ней!