– Ээээ, милый… Ты же понимаешь. Тебе к сорока. Перед людьми неудобно.

Я прыснул.

– Ладно, мам, с Новым годом. Не болейте. Отцу привет.

– Передам. Целую, сынок.

Я бросил телефон на столик, облегченно выдохнув, проговорил:

– Следующий сеанс связи состоится весной. Неловкие поздравления и капля лицемерной любви – верные спутники моего дня рождения.

Дарина сидела тихая, как мышка, хотя я дал понять, что она может задавать вопросы. Видимо, они не сразу легли ей на язык. Подумать только, моя болтушка подбирала слова. Очевидно, чтобы не задеть мои чувства. Это трогало.

– Ты не очень близок с родителями? – наконец, выдала она предположение.

– Не очень. Вернее, совсем не. Осуждаешь?

– Нет.

Я потискал ее, переворачивая так, чтобы она перевернулась со спины на живот, и теперь Дарина лежала на мне, вытянувшись, и я мог видеть ее лицо, глаза. Думал, она лукавит, но – нет. В ее взгляде не было ни тени сомнения.

– Нет? – переспросил я.

– Думаешь, если мои родители умерли, то автоматически стали ангелами? Наверно, стали, но при жизни они были далеки от идеала, – выпалила она на одном дыхании.

– Ты злишься на них?

– А ты? Я бы никогда не смогла говорить со своей матерью таким тоном. Ты на нее точно злишься.

– Я не злюсь. Просто мы почти чужие люди, и нет смысла делать вид, что это не так.

– Почему так вышло?

– Она играла в театре, отец писал. Я всегда был с няней. Откуда взяться привязанности? Неделя в Крыму каждое лето был их максимум. Но потом и этого не стало. Сама понимаешь…

Она покивала.

– Думаю, я бы тоже отстранилась, если бы они не разбились.