В Морском кадетском корпусе очередной день подходил к концу. Вечерний чай был давно уже выпит и желающие могли ложиться спать, хотя до обязательного отбоя оставался ещё час. Кадет четвёртого курса Александр Романов вернувшийся из города, куда он, как и прочие его товарищи, не имеющие штрафных отметок, мог ежедневно уходить после окончания занятий, сидел, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза и со стороны могло показаться, что он задремал. На самом деле он занимался анализом прошедшего дня, вспоминал события, встречи, разговоры. В идеале, данная методика предполагала ведения дневника, чем кстати занимались многие Романовы на радость историкам грядущего. Но в его случае, делать записи было бы рискованно даже в родительском дворце, а уж в Корпусе, это было невозможно по определению. Но внезапно, он ощутил чувство полной расслабленности, комфорта и безопасности. Стены зданий, как и люди дышат, они могут впитать в себя сырость или дурной запах. Но если отойти от сугубо материалистических позиций, то нельзя отрицать того, что слова, эмоции и даже мысли людей, кои годами круглосуточно живут или работают в доме, навечно оставляют свой след. Сандро попытался максимально раскрыть своё сознание и понял: его, а точнее их наконец по-настоящему приняли и сочли своими. И сей вердикт вынесла, не строгая экзаменационная комиссия, но сам Корпус. Если юношеская составляющая объединённого сознания сочла сие за промысел Божий, то часть, принадлежащая академику по привычке, попыталась подвести под научную платформу. Но затем Коняев признал бесполезность этой попытки и просто отдался воспоминаниям о последних двух лет жизни в XIX веке.

Среди более или менее значимых эпизодов не последнее место занимал процесс сдачи вступительных экзаменов и экстернат за два курса в Морском училище, то бишь корпусе, ибо волею попаданцев это переименование произошло лет на десять раньше, чем в реальной истории. «Как родная мать меня провожала, как тут вся моя родня набежала…». Именно такими словами пролетарского поэта Демьяна Бедного, по мнению Великого Князя Александра Михайловича, можно было описать обстановку, коя подобно наводнению постепенно заполняла Ново-Михайловский дворец. Эпицентр же сего катаклизма находился в личных апартаментах его достойной матушки, ибо она решительно не понимала и не принимала стремление её любимого Сандро пойти учиться в Морской корпус. Ольга Фёдоровна может и не слишком разбиралась в античной философии, но зато отлично помнила слова греческого мудреца Анахарсиса: «На земле существуют три вида людей: живые, мертвые и те, кто плавает по морю». И, естественно желала его видеть только среди первой категории. После страшного взрыва в Зимнем дворце, который уничтожил большую часть Романовых, а ей и супругу принёс императорские короны, у неё появился лучик надежды на то, что сын передумает. Тем паче, что Сандро едва не утонул и долго лечился. Для достижения успеха Ольга Фёдоровна даже заручилась поддержкой профессора Манассеина, и уговорила его намекнуть мужу о нежелательности для их сына военно-морской карьеры, естественно по состоянию здоровья.

«А всё же, не плохо мама тогда всё организовала, — оценил ещё тогда академик интриги матушки, готовясь при этом к убытию в Морской корпус для сдачи экзаменов. — Если бы мы с Конюховым своевременно не идентифицировали друг друга, то у неё могло всё получится. И пришлось бы вам, уважаемый академик кобылам хвосты вычёсывать или пушку банить. Ибо тогда батюшка непременно из меня артиллериста сделал. Это конечно не пехота, но мне туда не охота. Блин, стихами заговорил. А всё нервы, ибо экзамены через час, а моя юная половина откровенно мандражирует. Да и её более зрелая часть, чего скрывать, немножко переживает».

Ибо сперва предстояло доказать, что моё домашнее образование перекрывает предметы трех классов кадетских корпусов, а её математическая составляющая соответствует четырём классов классической гимназии. Какие они там в двадцать первом веке наивные и самоуверенные. Большинство относится к своим предкам в лучшем случае с чувством отеческого снисхождения, а худшем — с толикой пренебрежения. Ну как же-с, что стоит ихняя «арихметика» супротив нашей алгебры? А если потребуется, то интернет, майкрософт, линукс, мathcad нам в помощь. Честно говоря, и сам Коняев до определённого момента слегка подтрунивал над гимназическим образованием. Это длилось до того момента, пока ему в руки не попалась первая книга Игоря Валериева из цикла «Ермак», относящаяся к категории альтернативной истории. Дойдя до момента решения главным героем математической задачи, академик, не дочитав фрагмент закрыл книгу и вооружившись ручкой начал набрасывать систему уравнений. Но к его стыду, с налёта справиться с этой головоломкой он не смог и лишь часа через три, подключив логику получил искомый ответ. А теперь очень не хотелось бы оскандалится на реальном экзамене. Тем более, что на каждое место в корпусе претендовало пять человек.

Сандро был бы несказанно удивлён, если бы узнал, что в это же время в своём кабинете предавался этим же воспоминаниям начальник корпуса контр-адмирал Епанчин. Для Алексея Павловича или же «папашки», как его за глаза именовали кадеты, сентябрь 1880 года так же стал своеобразным экзаменом, серьёзным испытанием на право возглавлять Морской корпус. Не будучи настоящим морским волком, он всю свою жизнь и военную карьеру посвятил делу обучения будущих офицеров Российского Императорского флота, пройдя все ступени от преподавателя до Начальника Морского училища и Николаевской морской Академии. Видит Бог, что он делал всё, что мог, дабы его кадеты учились морскому делу настоящим образом. Поощрялось умение думать, рассуждать и способность заниматься самообразованием. От математики и статистики, морской географии и современной скорострельной артиллерии и до иностранных языков, музыки и песнопения. Не были забыты и заветы Государя Петра Алексеевича, поощрял батюшка-император занятие ремёслами и сам был искусным плотником, да не простым, а корабельным. Конечно, кадеты не могли подобно Первому Императору Всероссийскому выстроить галеру, но шлюпки, палубные ботики и пятивесельные гички изготовлялись ими и собирались, чего уж там. Но было одно печальное обстоятельство, которое добавляло причём не ложку, а, пожалуй, целое ведро дёгтя в бочку с мёдом. Речь идёт о том, что народовольцы сумели заманить на свою сторону не только симпатии нескольких десятков воспитанников Морского училища, но и привлечь иных из них к реальной антигосударственной деятельности. Николай Суханов и Александр Штромберг возглавили военную организацию «Народной воли». Оба этих отщепенца были арестованы и повешены уже после трагической смерти Императора Александра II, его супруги, детей, да и почти всей августейшей фамилии. Над головой контр-адмирала Епанчина нынче сгущались тучи, его прямой начальник и во многом единомышленник Великий князь генерал-адмирал Константин Николаевич находился в негласной опале, и о смещении его с должности или ликвидации таковой говорили в адмиралтействе как о неизбежности. А кроме того нашлись доброхоты, обвиняющие его соучастии или даже в руководстве сим покушением с целью захвата власти и трона. Естественно, тень подозрения падала и на всех лиц, которые так или иначе считались приближёнными к главе морского ведомства. Контр-адмирал Епанчин признал собственную вину и уже вынес себе приговор. Если команда корабля взбунтовалась, то ответственность ложиться на капитана. В ящике его стола лежало прошение об отставке, которое он собирался вручить Михаилу Николаевичу, избранным Земским собором Императором Всероссийским.

Согласно традициям в Морском кадетском корпусе, на сдаче письменного экзамена по русскому языку и математике присутствуют родители и родственники кандидатов, а то, что среди последних будет и Великий Князь Александр Михайлович ему вовремя успели сообщить друзья. Не исключено, что Государь с супругой изволят совершить обход и осмотреть аудитории и иные помещения, где их сыну предстоит жить и учиться несколько лет. И вот именно тогда он передаст Императору своё прошение, а дальше на всё воля Божья…

Сандро, тем временем вспоминал как он со старшим братом, штабс-капитаном, пожалованным во флигель-адъютанты за дела ратные в Русско-турецкой войне, подъехали к зданию Корпуса. Именно Николаю Михайловичу Государь поручил представлять семью на экзамене, а попутно передать Контр-адмиралу Епанчину личное письмо. Своё присутствие Михаил Николаевич счёл излишним и даже вредным, ибо могло быть расценено как давление на экзаменационную комиссию и начальника Корпуса.

«Когда же мы доберёмся?» — стучит в голове мысль, постоянно повторяясь, как запиленная грампластинка. Это всё мандраж… достаёт, блин. Да ещё и Николя, вероятно почувствовав моё состояние и принялся рассказывать страшилки о том, как заваливали на экзаменах в его Павловском военном училище. То ли хотел успокоить и отвлечь, толи просто издевался. Хотя, этот сеанс психотерапии оказался весьма эффективным. К тому моменту как мы входили в здание Морского Корпуса, страхи рассеялись и осталось чувство лёгкого бешенства и желания: прийти, увидеть и повесить, пардон, оговорился — победить! В большой зале я занял свободное место за одним из длинных столов, а Николай присоединился к сонму родственников и близких кандидатов в кадеты. Естественно, всё это сопровождалось приветствиями, расшаркиванием, звоном шпор и поцелуям ручек дам разнообразного возраста, но объединенных принадлежности к аристократии, пусть и не всегда наивысшей. Когда в зал вошел преподаватель русского языка в новом, с иголочки синем вицмундире Учебного ведомства, все разговоры стихли и экзамен начался. Сперва был диктант, а после он прочитал отрывок из романа Гончарова «Фрегат „Паллада“», коий следовало изложить своими словами.

— Уф-ф, — удовлетворённо выдохнул я, наконец закончив писанину и сдав листы дежурному офицеру. Слава Богу, что в прошлое перенеслось лишь моя психоматрица, да еще и достигла полного консенсуса и с новым телом, и с оставшимся его сознанием. Не знаю, сколько нужно дрессировать современного человека, что бы он правильно расставлял все эти яти, фети, ижицы и прочие дореформенные премудрости правописания. И делать это не гелевой ручкой или если чернильной, то фирменным Parker, а перьевой. Иногда мне кажется, что если бы в XIX веке создали спецслужбу по выявлению попаданцев из будущего, то подозреваемых не следует пытать, а всего лишь подвергнуть письменному экзамену. По количеству клякс его и обнаружат!

Кстати, ещё один раз я поблагодарил Всевышнего, когда передо мной положили условия задач по арифметике и алгебре и каждой аж по три штуки. Так вот одна из них была про купца и табак, то есть именно та, которую я видел в книге Игоря Валериева «Начало». На этот раз я справился с ней за пять минут.

Ну а дальше состоялся небольшой марафон по нескольким классам и в итоге результаты моего домашнего образования были в некотором роде легитимированы. Короткий отдых, новая порция экзаменов и я отстрелялся, пардон отчитался за года экстерната и на законных основаниях занесен в списки кадетов третьего курса. Когда наконец эти истязания, простите испытания завершились я находился в состоянии близким к персонажам фильма «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». И был как-то не сильно рад тому, что не пристрелили, потому как шевелиться не было ни сил, ни настроения. Лёгкий подзатыльник вернул меня к действительности. Ну что за манеры, Николя? Бля… Простите, в рифму получилось.