— И обратно! — хихикнула Рита, мостясь на переднем.

— Всё взяли? — спросил я бесцветным голосом.

— Всё! — ответило звонкое трио.

— Ничего не забыли?

— Не-ет!

Помахав в окошки провожающим, мы тронулись. Впереди рассекали обе «Волги» — я пристроился третьим. Свернул на мост. Выехал на Советскую. Оставив позади оба кладбища, православное и еврейское, сосредоточился, чувствуя, как неохотно отпускает суета. По обе стороны дороги пластались заснеженные поля, строчками черных иероглифов корявились лесополосы. В щелку окна сквозило сыростью, предвещая раннюю весну.

«От чистого истока в прекрасное далёко, в прекрасное далёко мы начинаем путь…»

Я зло дернул щекой. Хорошая строчка, чудная строчка, а мне — как пенопластом по стеклу! В бардачке лежал длинный разлинованный свиток электроэнцефалограммы. Даже студент-медик распознал бы в биениях самописцев сдвиг альфа-ритма, «билатерально-синхронные бета-волны» и прочие симптомы. Достаточные, чтобы вывести неразборчивым почерком врача скорбный диагноз: рак мозга.

Пятница, 20 февраля. Позднее утро.

Ленинград, Невский проспект.

— Дэн, за нами хвост! — Фолк, сидевшая за рулем, отчетливо напряглась.

— Вижу, — мурлыкнул Лофтин. — Не обращай внимания, Синти.

— Можно оторваться, если… — неуверенно начала Синтия.

— Стоп, детка! — притормозил ее Дэниел. — Можно, но не нужно.

«Хонда» с дипломатическими номерами ехала в среднем ряду. Малозаметный «Moskvich» салатного цвета не отставал, держась в сторонке. Лофтин пригнулся, осматриваясь.

Близился перекресток у «Гостиного двора» и гостиницы «Европейская».

— Притормаживай, детка…

— Не называй меня «деткой», — процедила Фолк.

— Ты притормаживай, притормаживай…

Синти послушно вжала педаль, пропуская машину, идущую следом.