Екатерина собиралась сказать что-то, но из кухни вышла вереница слуг, неся тарелки с дымящейся едой. Гости за столом переключили свое внимание, и Мария облегченно выдохнула. Она была в безопасности на какое-то время.

Скоро зал наполнился дразнящим ароматом молочного поросенка. Учитывая все произошедшее в последние дни, у Марии почти не было аппетита, но, когда она посмотрела на жареного фазана и креветок на гриле, она почувствовала, что он вернулся. Остальные гости ели, и разговор больше не касался ее персоны, что принесло спокойствие. Она лишь надеялась, что это продлится до конца недели.

– Ваша милость, – Мария повернулась и увидела Цецилию, своего дегустатора, застывшую в реверансе.

– Добрый вечер, Цецилия, – сказала Мария, одарив девушку своей первой за долгое время улыбкой. Цецилия сама вызвалась на должность дегустатора, а Мария всегда считала это храбрым занятием, особенно учитывая, что случилось с ее дегустатором в монастыре. Она умерла, пробуя отравленную англичанами кашу, предназначавшуюся Марии.

Цецилия была не старше пятнадцати лет, с мрачным лицом, на котором Мария все время пыталась вызвать улыбку. Она села на маленький стульчик за Марией, почти исчезнув из виду. Другой слуга подал ей поднос с едой. Она съела по кусочку от каждого блюда Марии и стала ждать, ее темные глаза были серьезны.

Это была рутина. Так происходило каждые утро и вечер, с каждым приемом пищи. И все же сегодня все казалось иным. Мария как на иголках ждала, наблюдая за лицом Цецилии. Ей вспомнилась девочка из монастыря, как кровь текла из ее носа и рта. Ее голова ударилась о стол с ужасным грохотом. Белки ее глаз пожелтели.

Екатерина известна своими ядами. Она умертвила дюжины людей, и никто не мог доказать, что это была она. Не так ли она планировала отстранить Марию от власти? Обходила ли она дегустаторов раньше? Заплатила ли она Цецилии, чтобы та не глотала еду?

– Все хорошо, ваша милость, – сказала Цецилия, ставя блюдо перед Марией. – Вы можете есть.

Цецилия снова поклонилась и исчезла на кухне. Но Мария не почувствовала себя лучше. Она гоняла вареную фасоль по тарелке вилкой, надеясь, что никто не заметит, что она не ест.

– Итак, лорд Каслрой, – пытаясь найти предмет разговора, который можно было бы продолжать весь банкет, но не имеющего ничего общего с чумой, смертью или отсутствием Франциска. – Как дела в мире перца?

Через час пир начал стихать. Мария смотрела на полупустые тарелки с тортами и пирожными, гадая, можно ли ей, наконец, ускользнуть незамеченной. Каслрой все еще разглагольствовал о своих любимых пряностях, и Грир уже пнула ее не меньше трех раз, не особо переживая о ее королевском достоинстве. Когда пришли слуги, чтобы убрать тарелки с десертом, Мария кивнула Грир, это значило, что она готова уйти.

Она посмотрела в конец стола на Екатерину, которая беседовала с тем седовласым лордом, которого оборвала прежде. Хотя Мария все еще умирала от голода, ужин прошел без инцидентов. Что бы там ни планировала Екатерина, это провалилось, пусть и на один вечер.

– Господа, – Мария встала, и мужчины, отодвинув стулья, вскочили на ноги.

– Так рано уходите? – спросила Екатерина со своего конца стола. Она медленно встала, показательно отодвигая свой стул и поправляя платье.

– У всех нас был длинный день, – сказала Мария. Она взяла Грир под руку и отвернулась от Екатерины. Они направились к двум огромным деревянным дверям, которые вели к северному крылу дворца. Заметив, что она уходит, остальные гости встали. Мария кивнула Нострадамусу, проходя мимо. Он кивнул в ответ, улыбаясь, но затем выражение его лица изменилось. Его глаза закатились. Он схватился за стул позади себя, пытаясь устоять.

– Что с ним? – спросила Грир, сжимая руку Марии.

– У него видение! – крикнула Екатерина с другого конца комнаты. – Дайте ему место! Не толпитесь!

Нострадамус пытался вдохнуть. Когда ему, наконец, удалось, он стер пот со лба. Он посмотрел на пол, потом на Марию.

– Что такое?! – спросила Мария. – Что ты видел?!

В голове у нее крутились различные варианты, один страшнее другого: Франциск, больной чумой, Лола, умирающая одна в чужом доме, улицы, покрытые сгустками крови.