— Обо всем! Я что-то совсем запутался. Ничего уже не понимаю.

— И чего ты не понимаешь?

— Да все! Как я тут оказался, зачем я тут оказался? Я ведь обычный нормальный человек. Вырос в своем мире, жил по его законам. Привык к телевизору, мобильнику, Интернету. Обожаю с друзьями зависнуть где-нибудь в кафешке или ресторане. И вот обычное журналистское расследование о контрабанде оружия вышвыривает меня сюда. А здесь меня словно околдовали! Я не скучаю ни по родителям, ни по друзьям, ввязываюсь постоянно в драки, а ведь я по натуре человек мирный, хотя и спецназ за плечами. Сам первый никогда не нарываюсь. А здесь, как последний бык фанерный, в каждую разборку вламываюсь стадом кирпичей.

— Хочешь сказать, что тебя здесь ничто не держит? — тихим голосом спросила Янка.

— Нет. Не хочу я этого сказать, — вздохнул Виталий, — Ты меня держишь, — Щечки Янки при этих словах зарумянились, — Хоть и отбиваешься от меня постоянно ухватом, а все равно держишь. Опять же выпуск газет Гордону пообещал наладить, а слово свое надо держать. А так давно бы взял местный криминал за горло, докопался бы до этого Вани Лешего и заставил бы его вернуть меня домой. И меня вот еще что напрягает: откуда Кощей и Гордон знают сленг моего мира? Если оба оттуда вынырнули, то почему Гордон про газеты ничего не знает? И почему он так деньги любит?

— А что здесь необычного?

— Все! Он же царь! Ему стоит только приказать, и любую сумму из казны притащат. А он, вместо того чтобы бороться с коррупцией и бандитским беспределом в своем государстве, с любого дела сам пенки на сторону пытается снять. Причем, обрати внимание, именно на сторону, а не в казну. Копит и копит, копит и копит. Прямо Плюшкин какой-то, а не царь. А к казне кого приставил? Абрама Соломоновича — кошмар! Он сорок разбойников в свое время по миру пустил, а теперь царскую казну разворовывает.

— Ты не свирепствуй особо. Раз царь действует так, а не иначе, значит, есть у него на то причины.

— Че-пу-ха! — раздельно, по слогам отчеканил юноша. — Нет и не может быть такой причины, чтоб доверять казну казнокраду, а самому создавать альтернативную казну, используя при этом не очень корректные методы.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Янка.

— А то, что как разговор о распределении прибылей заходит, наш разлюбезный царь-батюшка действует, словно бандит с большой дороги, в наглую используя административный ресурс.

— Чего-о-о?

— Ну… используя свое служебное положение. Типа если не хочешь сразу схлопотать скипетром по лбу, то отстегивай долю царю-батюшке столько, сколько он назначил. Ну и как это понимать?

— Очень просто. Околдовали его, — нехотя сказал Янка.

— Чего? — выпучил на нее глаза Виталий.

— Что слышал. Заклятие на него наложено. Сколько раз мы с Василисой его снять пытались, да все без толку. Очень сильное заклятие.

— Вот оно что! Так ты, выходит, до сих пор Гордона лечишь?

— До сих пор. Вот только что от него. От этого заклятия человек начинает отказывать себе во всем, чтоб денег побольше накопить. Сначала по мелочам скупердяйничать начинает, в развлечениях себе отказывает, а потом и до пищи дело доходит. Есть-пить человек перестает. Если б не я с Василисой, он давно бы уже зачах и дуба дал.

— В таком случае ты с Василисой кому-то очень сильно мешаешь… Так вот почему на тебя наезд был! — осенило Виталия. — Толпа та, что на костер тебя отправить хотела. А подзуживали ее те молодчики, что на меня в темном переулке напали… — Юноша задумался. — Все равно не сходится. А как же тогда Абрам Соломонович? Если царь после заклятия стал такой скупердяй, то как допустил его до этой должности?

— А чего ж не допустить, если этот Абрам такие финансовые аферы проворачивает, что казна от этого только прибывает. Это во-первых, а во-вторых, царь-батюшка от этих афер с ним в доле.