— Уже поздно, — удивленно заметил он. Двор опустел, даже оружейник потушил свой огонь и исчез. — Неудивительно, что я так хочу есть.

Военный министр покачал головой. Он лучше всех знал, что его младший сын, несмотря на все его жалобы, имел терпение и способность к концентрации достаточные, чтобы стать выдающимся фехтовальщиком. Именно эти качества отметил в нем дед Евгендиса. Военный министр снова пожалел, что его сын не захотел стать солдатом; пришлось напомнить себе, что руку он с таким же успехом мог потерять и на военной службе. Ни одна профессия не гарантировала безопасности.

Царица проводила заседание Совета в Географическом зале, и Евгенидис направился туда. Его встретили удивленные взгляды министров, большинство из которых не были посвящены в обман с затворничеством Вора Эддиса. Когда уже стало невозможно делать вид, что он отошел от службы, царица попросила его присутствовать на Совете лично, чтобы слушать обсуждение дел самому, а не в ее пересказе. Однако, его должностные обязанности были довольно туманны. Он не был министром и не сел за стол. Он устроился в кресле у стены.

Слегка наклонившись вперед и глядя в просвет между фигурами двух министров, Эддис могла наблюдать за ним. В середине заседания он откинулся к стене с нарисованной на ней картой и закрыл глаза.

Карта изображала Сунис с прибрежными островами. На других стенах были представлены Эддис, Аттолия, а также другие более отдаленные страны. Чем дальше страна находилась от Эддиса, тем менее точна была карта. Нарисованные больше ста лет назад, они были скорее красивыми, чем полезными. Более информативные карты, тщательно нарисованные на больших листах пергамета, были разложены на столах по всей комнате.

Царица потерла виски и подвела отчет:

— Мы не будем передавать пушки в Сунис. Он уже знает о халдее и понял, что не Аттолия уничтожила его флот. Его солдаты уже попытались перехватить последнюю поставку зерна почти у самого перевала. Они не смогли развернуть фургоны, поэтому высыпали все продукты в реку. Я сожалею, что мы не успели доставить эти запасы в горы, но у нас есть предыдущие караваны, и мы оставим пушки у себя.

Она побарабанила пальцами по подлокотнику кресла и продолжала дальше:

— Сунис собирается опустошить казну ради покупки кораблей. Я не знаю, чем он вооружит их без наших пушек, разве что найдет союзника, который обеспечит его корабли огневой мощью. Будем надеяться, что таковой не найдется. Аттолия торопится использовать свое превосходство на море. Я уверена, до вас дошли слухи, что она забрала назад Хиос и Сардинию. Она так же захватила Тикос. Мы хотели бы надеяться, что это удовлетворит ее, но нет никаких признаков того, что она отводит свою армия из предгорья. Наше предложение мира было отвергнуто. Торговля между Аттолией и Сунисом остановлена, и мы должны готовиться к суровой зиме. В конце лета начнутся бури, корабли встанут на якоря в гаванях, и мы должны быть готовы защищать оба фронта до зимы, пока снег не закроет перевалы.

Кто-то из советников спросил:

— А нейтральные острова? Попытается ли Аттолия захватить их тоже?

— Это зависит от того, насколько удачны ее морские сражения, и насколько она уверена в своих силах. Равномерно распределенная нейтральная территория является ценным активом для обеих сторон; это безопасная гавань с естественной защитой. Если Аттолия сохранит превосходство в силах, она может попытаться захватить нейтральные земли. Они были предупреждены об опасности сопротивления, и мы будем надеяться на лучшее.

— А пираты? — спросил другой советник.

— Сейчас ни одна из сторон не имеет возможности патрулировать морские пути. Пиратство растет стремительными темпами, но я не уверена, что кого-то здесь это удивляет.

Несколько человек за столом рассмеялись. Нет, никто не был удивлен.

Один за другим министры предоставили свои отчеты о распределении зерна, потреблении ресурсов, расположении вооруженных сил и других жизненно важных данных. Когда совет закончился, все встали, вежливо поклонились и оставили царицу рассматривать доклады.

Евгенидис остался, он так же сидел, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами. Эддис наблюдала за ним. Его брови сошлись вместе, лоб между ними прорезала глубокая вертикальная складка, это означало, что его рука, скорее всего, болит. Он никогда не жаловался и резко отвечал, когда кто-либо спрашивал его о здоровье. С прочими он держался очень вежливо и отстраненно. Он редко заговаривал первым, а люди стеснялись обращаться к нему, когда угрюмая складка между бровей напоминала о его боли в плохие дни.

Эддис не была уверена, что Евгенидис все еще совершает подношения своему богу. Никто из придворных больше не жаловался ей на пропавшие серьги и дорогие безделушки. Сама Эддис, конечно заметила, когда ее брошь появилась на воротнике рубашки Евгенидиса, но эта кража случилась еще до его последнего визита в Аттолию. Эддис слышала, как некоторые из придворных за спиной Вора сожалели об утраченном им едком чувстве юмора, но обнаружила, что больше скучает по его улыбке. Она многое готова была отдать за его прежнюю улыбку, но он больше не улыбался.

Царица вздохнула.

— У Аттолии отличный советник, — сказала она.