Релиус бросил многозначительный взгляд через ее плечо. Аттолия обернулась, чтобы увидеть мидийского посла, входящего в комнату без доклада.

— Нахусерех, — сказала она, подвинувшись на стуле и протянув обе руки, которые он взял с глубоким поклоном.

Он был бы очень привлекательным мужчиной, внезапно подумала она, если бы не его борода, окрашенная в ярко-красный цвет и разделенная на две смазанные маслом пряди. Живя в Аттолии, он мог бы отказаться от мидийского стиля в одежде, но на самом деле он достаточно долго пробыл при ее дворе и не проявлял ни малейшего желания адаптироваться.

— Что заставило вас присоединиться к нашему обществу? — спросила она.

— С моей стороны было непростительным преступлением пробираться сюда, как вору, — сказал мидянин. — Я прошу Ваше Величество снизойти до прощения.

Он снова наклонился и поцеловал ее пальцы.

— Конечно, — улыбнулась царица. — Но отдайте мне мои руки. Очень неудобно сидеть в такой позе.

Мидянин рассмеялся и выпустил ее.

— Вы, кажется, очень заинтересованы в благополучии этого эддисийца, Ваше Величество, — заметил посол. — Он теперь безвреден. Что он может сделать одной рукой?

— Много лет назад я знала его деда. Он объяснил мне, что главным достоинством Вора, как и царя, является его ум.

— Он говорил слишком самоуверенно, — с неодобрением сказал Нахусерех.

— Пожалуй. Но тогда я еще не была царицей. Я даже не была наследницей трона.

— Вы могли бы убить этого вора.

— Могла бы, — согласилась Аттолия. — Это было бы так же эффективно и, может быть… приятно.

Она задумалась. Она уже жалела о том, что лихорадка не убила Евгенидиса. Аттолия повернулась к секретарю.

— Царица по-прежнему называет его своим Вором?

— Она делала это несколько раз в присутствии двора, — сказал Релиус.

— Простите меня, Ваше Величество, — сказал мидянин. — Я знаком не со всеми вашими обычаями, и остается еще много непонятного для меня. Могу ли я спросить, он действительно украл древнюю реликвию, а затем отдал ее царице Эддиса?

— Да.

— Это была ваша реликвия? — настаивал мидянин.