Следом же в воздух взвились световые снаряды, разгоняя темноту. И нас заметили! Не прошло и года!

Я даже обрадовалась. Теперь этого самоубийцу устранят! Если в городе раздались взрывы, то жандармы должны были сразу заподозрить неладное и в итоге сами найти подрывника. Но они бы опоздали, снизу его было не так хорошо видно как мне. А вот горящий человек — другое дело. Он внимание привлекал.

Над моей головой скользнули несколько магических снарядов — синие вспышки от молний расползались по крыше, зацепили подрывника и дернули меня так, что зубы застучали.

Вердомме! Идиотка! Меня же здесь сейчас за компанию поджарят! А если не поджарят жандармы, то это дело закончат кристаллы. Без достаточного снаряда они не разорвутся так мощно, как должны были. Но они разорвутся!

Я на ходу развернулась и рванула изо всех сил в противоположную сторону.

Мне почти удалось. Я уже ныряла на лестницу, когда меня догнал уже знакомый низкий гул. Я почувствовала ужасное давление в спину, и эта волна не останавливалась — подхватила, вынесла мной деревянную дверь на лестницу и вбила в стену.

Больно! Я едва успела повернуться, чтобы не переломать себе руки. Хотела закричать, но воздух застрял в горле. Хотела уползти, но сверху посыпались камни, пол подо мной внезапно покосился, меня снесло дальше на лестницу, и ступеньки до онемения отпечатались на моих боках. И я почти потеряла сознание.

Я смутно осознавала, что происходило и где лежала, но ни пошевелиться, ни позвать на помощь не могла. Издалека доносились крики, люди, скорее всего, высовывались в окна, звали докторов и помощь. Я как будто своими глазами видела, как и что происходило. Наверное, оттого, что как только злость ушла, меня накрыло чужими эмоциями.

Боль, страх, интерес, ощущение потери и многое другое… Кого-то поранило осколками стекол, кого-то оглушило взрывной волной или ушибло камнями, кто-то сходил с ума, глядя на разрушенный дом. Можно было собой гордиться.

Так, теперь бы самой спастись! Если бы удалось выползти из-под каменной крошки, привести себя в порядок и уйти отсюда. Если бы встать и хотя бы спрятаться. Если бы суметь позвать Лапку… Но все, что мне удалось, это пошевелить слегка пальцами правой руки.

Я устала. Вердомме! Ведь знала, что так и будет. Но был ли у меня выбор не использовать эту способность?

У меня никогда не был боевого таланта. Точнее, не так. Он у меня был, когда-то, в самом детстве. Он проявился почти сразу, мне так не хотелось раз за разом проходить жуткие испытания и дрожать, что следующее закончится неудачей. Мне повезло, они нашли у меня предрасположенность к боевой магии. А потом были тренировки. Я изо всех сил старалась не подводить учителей. Боялась боли. Если ошибиться, то наказание следовало почти сразу. Поэтому я старалась не ошибаться.

Ведь это нормально — бояться боли? Все так делали, и я была как все.

Но бывают такие моменты, когда становится на все наплевать. Возможно, был виноват возраст, нам тогда было от четырнадцати до семнадцати. Возможно, со временем страх уже не настолько силен, чтобы управлять тобой.

Еще одно испытание, всего-то нужно было доказать свою благонадежность, доказать, что правила заучены и будут выполняться безукоснительно. «Господин всегда прав». Нас выгнали во двор, нам вложили в руки шпицрутены. Моя рука не дрожала и по команде поднялась. Если не ты бьешь, то бьют тебя.

Мне было все равно на остальных, разве что Аттика оставалась со мной все эти годы. Все такая же смуглая и тонкая. Я неплохо управлялась огнем, она отлично лечила — нам неоткуда было ждать порицания. А потом на плац вывели детей. Таких же растерянных, запуганных и рыдающих, какими когда-то были мы.

Я впервые поняла, насколько был отлажен тот механизм, которым я стала. Раздалась команда — моя рука дернулась и опустилась, высекая шпицрутеном тонкую полосу, снимая с чьей-то спины кожу. Моя рука поднялась и опустилась, а рука Аттики осталась на месте. И я поняла, что это конец всему — взаимной поддержке, нашим планам в будущем попасть в один отряд, моей шаткой надежде, что мы вместе однажды выберемся из этого харсового замкнутого круга туда, где не нужно будет бояться.

Ее забили насмерть. Почти мгновенно. Надзиратели не колебались.

А потом ее тащили за ногу к оврагу, а я не могла двинуться, не верила в то, что происходило, стояла в строю и как идиотка моргала. В груди расползался огонь, застилал глаза, рвался рыданиями. В голове не осталось ни одной внятной мысли. Вокруг меня стояли такие же безмозглые болваны — оружие, которому говорили, куда стрелять и в кого, больше от него ничего не требовалось.

«Что я такое? Чем я стала?»