Последовало минутное молчание.
— Ну и аппетит у тебя, зверский какой-то, — Парамонов присвистнул и помрачнел, его лучистые глаза потухли. — Я думал, ты штукарь попросишь, не больше. Да, звериный аппетит, не человеческий. Тридцать штук, вот загнула. Все-таки ты дура.
— Неужели тридцать штукарей — это непомерная цена за кресло градоначальника? Ведь ваш шеф гарантированно становится мэром.
— Мой босс не любит переплачивать, — признался Парамонов. — Если товар можно купить за рубль, зачем платить сотню? Он ведь бизнесмен.
— Хорошо, тогда ничего не надо, — Дашка сгребла со стола фотографии и бросила их в сумочку. — Вы к храму сходите, когда этот храм Гринько построит. В чем лично я очень сомневаюсь. И там, на паперти, свой штукарь нищим отдайте.
— Слушай, а зачем тебе такие деньги? — Парамонов имел право распоряжаться некоторыми суммами из предвыборной кассы кандидата, но тридцать тысяч баксов… Это слишком круто, это не в его компетенции. — Ну, сама подумай? Куда в нашем городе — и с такими деньгами. Узнают рекитиры, наедут, отберут. Живой в землю зароют. Без гроба и без крышки.
— У меня не отберут, — сказала Дашка. — И не зароют. Вы меня плохо знаете.
— Все равно: тридцать тысяч — это нереально. Давай так: пять штук и расчет на месте.
— Мы с мамой живем очень бедно, — Дашка снова потерла глаза и шмыгнула носом, будто собиралась пустить слезу. Слеза никак не выходила. — Пять штук не спасут положения.
— Ладно, иди в коридор, закрой дверь. И жди, когда позову. Надо поговорить с начальством.
Дашка вырулила в коридор. Но далеко от двери не отошла. Она слышала, как Парамонов надрывается в телефонную трубку:
— Вот такой расклад, — кричал он, будто разговаривал с глухим. В голосе слышались гневные и презрительные нотки. — Настоящая сенсация, бомба. И когда эта бомба взорвется, от этого черта, в смысле, этого хрена Воскресенского и мокрого места не останется. Вылетит из города, как пробка из бутылки. На всю жизнь урок, да…
На минуту Парамонов замолчал, выслушивая слова своего начальника, затем снова заголосил:
— Вот же сука, — орал он, наливаясь гневом. — Наших девок несовершеннолетних конвертирует. Денег вагон обещает, хорошую работу. В Москве ему шалав мало. Сюда приперся. Да, да… Она хочет тридцать штук. Да, понимаю. Все понимаю. Сделаем. Как два пальца об асфальт. В лучшем виде.
Парамонов замолчал еще на пару минут, положил трубку и, выглянув в коридор, поманил Дашку пальцем. Снова усадил ее на стул и вздохнул.
— Короче, ситуация следующая. Фотографии — это так… Только половина работы. Сейчас босс договаривается с телевизионщиками с местного канала. Надо сделать сюжет в одну программу. Тут нужны высокие связи и бабки немереные, поэтому Гринько этим и занимается. Телевизионщики тоже ломят нереальные деньги. Сейчас шеф сюда перезвонит и скажет, как успехи. Если с этими придурками не получится, могу заплатить за карточки два штукаря.
— А если получится?
— Тогда пешка проходит в дамки, — улыбнулся Парамонов. — Получишь двадцать штук наликом. Десять штук прямо сейчас — аванс. Остальное — когда сделаем интервью для телевидения.
— Только не двадцать, а тридцать.
— И почему ты такая упертая?