— Хочу повстречать настоящего крестьянина и спросить его самого, как идут дела его колхоза.

Неожиданно он метнулся в толпу и подскочил к прогуливающемуся по коридору Калинину.

— Что это? Кто это? В чем дело? — перепугался Калинин.

— Это американский полковник Роббинс, — успокоил я его. — Он хотел бы задать вам вопрос.

— Да, хотел бы, — окончательно обнахалил американский подданный. — Мне кажется, вы — самый настоящий крестьянин! Таких парней я видел только на картинках в журналах. Не голодаете ли вы? Хватает ли вам еды?

Калинин, несомненно, шел из столовой, где только что знатно отобедал, потому что непрестанно цыкал зубом и ковырял ногтем между зубами.

— Благодарствую, — заявил он с явным облегчением, ибо, уж кто-кто, а он-то знал ответы на поставленные вопросы. — Кормят меня хорошо. Правда, осетринка сегодня была с душком. Непорядок.

Американского полковника ответ "настоящего крестьянина" удовлетворил, он вернулся в "комнату свиданий" и объявил:

— Значит, если не скажу, что надо, картинок не дадите?

— Не дадим.

— Точно, не дадите?

— Ни за что.

— Вот, черт! Тогда подтверждаю, что крестьян в Союзе ССР кормят хорошо. Один Клод Моне.

— Вот и славно, — обрадовался Сталин. — Все ли в порядке, Григорий Леонтьевич?

— Не знаю, мировая общественность может не поверить, факты — вещь упрямая, их ведь не спрячешь.

— Ничего, сожрут.

— А теперь, когда все позади, хочу спросить у вас, Иосиф Виссарионович, — обратился к Хозяину американский полковник Роббинс. — Почему вы не поставите перед вашими замечательными учеными самую главную задачу ХХ века, почему не прикажете воскресить Ленина? Сейчас самое время — ровно десять лет прошло с того трагического январского дня. Пора.

— Мы думаем об этом, — со значением сказал Сталин и вышел из кабинета.

* * *

Товарищ А. довел меня до рабочего места, не проронив при этом ни единого слова. Но едва дверь закрылась, он повел себя крайне странно. Сознаюсь, что не ожидал от товарища А. столь бурного проявления эмоций. Он метался по кабинету, как зверь в клетке, скрежетал зубами и тихонько подвывал. Потом начал колотить своим кулачищем в стенку. Немного успокоившись, он обратился ко мне: