Разрешение из Ростова было получено, и начались дни вынужденного ожидания. Впрочем, скучать в те времена не приходилось, засиживаться без серьезного дела — тоже. Новое испытание уже поджидало вешенскую милицию. Да и не только ее, а весь округ, все его население.

Из Воронежа поступила телеграмма. В ней сообщалось: на Миллерово движется банда Колесникова численностью в пятьсот конников. Она хорошо вооружена, вплоть до станковых пулеметов, очень маневренна. Предполагалось, что банда попытается прорваться через мост возле Вешенской.

Пятьсот сабель — не шутка. Удержать такую силу не просто.

Хорошо еще, что было время подготовиться к отпору. Военком и начальник милиции мобилизовали коммунистов, комсомольцев, чоновцев, всех добровольцев, разместили людей на позициях вокруг станицы, проинструктировали командиров отделений, взводов, рот.

Блохин выбрал место с хорошим обзором у крайней хаты. Рядом лежали тонкоствольный «льюис» и два круглых заряженных диска.

Стояла осень — сухая, призрачно-декоративная, словно вытканная из тончайших паутинных кружев. Не шелохнутся, не дрогнут медно-бронзовые листья тополя. В мягкую сизоватую дымку запахнулся отдаленный лесок. Застыл в сонной послеобеденной дремоте взгорбленный древний курган. Незримо катил по песчаному ложу свои темно-голубые воды Дон. Тишина. Покой.

Под вечер, когда солнце соскользнуло вниз по крутому берегу в сумеречную глубину Дона, вражеский разъезд наскочил слева от станицы на заслон. Прозвучали первые выстрелы. Они были редки и как бы неуверенны. Возможно, потому после недолгих минут растерянности и выжидания на Вешенскую со стороны Дубровки и Антиповки понеслась лавина всадников с яростными пьяными криками: «Сдавайся, всех порубим!». Очевидно, бандиты решили с ходу выйти на переправу. Но станковые и ручные пулеметы образовали такой плотный огонь, что атака тут же захлебнулась.

После нескольких коротких очередей Иван Блохин привстал, чтобы сориентироваться в обстановке. Основной поток бандитов устремился к Дону несколько левее от него. Вдали, сразу же за конницей, запряженный четверкой лошадей, мчался какой-то крытый фаэтон. «Не сам ли Колесников в нем шпарит?» — подумал Иван и, пренебрегая опасностью, поставил пулемет на плетень. Он долго, с особой тщательностью прицеливался, затем нажал на спусковой крючок и не отрывал пальца до тех пор, пока одна из лошадей четверки на всем скаку не свалилась на дорогу. Меняя диск, Иван видел, как бандиты поворотили коней. Ездовой фаэтона обрубил постромки убитого коня и тоже повернул назад.

Ночь прошла спокойно. А утром стало известно, что Колесников повернул в сторону. Воронин, который руководил операцией, связался по телефону с Воронежским губЧК. Совместно выработали план действий. План был простой. В Войсковой Дубраве оставить внушительную засаду, на протяжении всего пути преследования банды прижимать ее с обеих сторон таким образом, чтобы она имела лишь один путь к отступлению: Войсковую Дубраву. Потом окружить и уничтожить.

Все было сделано, как задумали. Объединив свои силы, воронежские и вешенские чекисты и милиция с помощью красных кавалеристов расправились с бандой Колесникова. Сам главарь был захвачен в плен. Кстати говоря, никто не подумал о том, что этому помог Иван Блохин. Лишившись стременной, тройка не смогла с прежней быстротой тащить тяжелый фаэтон и стала отставать. Колесников попробовал скрыться на верховой лошади, но не успел.

Прошло некоторое время, и Дегтяревский получил важное известие:

— Переговоры вести обязан я, — безапелляционно заявил Воронин, познакомившись с запиской. — Мне больше веры будет. Все ж таки я начальник милиции.

— Ишь ты, какой авторитетный, — усмехнулся Дегтяревский и, подумав, твердо сказал: — Поехать придется мне. А ты подыщи для меня хорошего помощника, на которого можно положиться, как на самого себя.

— Ну и поехали вместе, — предложил Воронин, сам не веря в разумность сказанного.

Дегтяревский укоризненно покачал головой:

— И это говорит опытный командир!.. А если что не так? Эх ты...

— Ладно тебе... Возьмешь с собой Блохина. Молод, правда, но смел, опытен, не теряется в любой обстановке. Словом, обстрелянный по всем правилам хлопец.

— Это который прихрамывает слегка?

— Он самый. Память фронта. Ранен был в левую ногу. Да и здесь уже ранение в грудь получил. Еле выкарабкался.