Джон, впрочем, казался вполне умиротворенным. Он нахваливал еду: как вкусно пахнет, как всего много. Мальчики согласно кивали. Я сказала спасибо. Поинтересовалась, может, кто-нибудь хочет чего-нибудь еще.

Нет. Никто. Ничего.

Все прекрасно.

Все великолепно.

Несколько минут мы ели в молчании, потом Джон откашлялся и задал Гарретту несколько вопросов об армии и флоте, на которые тот вежливо ответил.

— Я решил, что нечего болтаться тут все лето, — добавил он. — Пойду в армию прямо сейчас.

Я посмотрела на Чада — он покачивал головой.

— Еще по пивку? — предложил он.

Гарретт вытер рот салфеткой и посмотрел на меня.

— Чад, сколько вы уже выпили? — спросил Джон. — Гарретту еще домой ехать.

— Да. Спасибо, но мне хватит.

Чад фыркнул:

— Мне-то никуда ехать не надо. — Встал из-за стола и пошел на кухню. Мы с Джоном наблюдали, как он идет, но не сказали ни слова.

— Ну ладно, — сказал он, вернувшись, и, держа бутылку за горлышко, открыл ее. — Гарретт, как там твой «тандерберд» после починки? Бегает? Гарретт положил вилку:

— Что?

— Твой «тандерберд». Я-то думал, у тебя старая развалюха.

— У меня «мустанг», — сказал Гарретт.

— Значит, «мустанг»?

«Тандерберд»…

Я тоже положила вилку.