– Ну ладно, несколько бедолаг скончались, но не из-за ваших обстрелов, а исключительно из-за нехватки дамского общества!

Действительно, из-за невыносимых условий лагерь оставили не только прачки, но даже гулящие девки.

– Да, – ибн Мункыз горестно вздохнул, – мое сердце тоже рыдает в груди при воспоминании о прекрасном гареме, покинутом мной в дивной Аль-Кахире. А при мысли о брошенных там книгах оно кровоточит.

Тем временем два полковых каноника с великими предосторожностями приподняли и вынесли из шатра Животворящий Крест. За минувшие годы Усама явно не растерял интереса к обычаям франков, вытянул вслед реликвии длинную шею:

– Да будет мне позволено узнать, друзья мои, если этот талисман так дорог вам, почему вы подвергаете его опасностям и превратностям боя? Почему не бережете в благонадежном месте?

– Дорогой эмир, потому что не мы бережем Крест, а он нас. Когда мы сражаемся под сенью этой драгоценной реликвии, поправший смерть Христос сражается среди нас, и мы не можем потерпеть поражение.

Опытный дипломат Усама только кинул исподтишка взгляд на несокрушимые бастионы Аскалона, на вонючий лагерь христианских свиней, зарывшихся в дюны землеройками, и в утешение кафирам заметил:

– Побеждает тот, чья звезда ярче, чье везение оказывается крепче!

Старые друзья еще некоторое время растроганно припоминали золотые дни Акры.

– Да смилостивится Господь над душой покойного Мехенеддина, – вздохнул король, сожалея, что ему так и не удалось отвоевать у старого шакала Буссерет и Дамаск. – Нынешний властитель Дамаска не достоин даже на его лошади сидеть, не только на троне!

Усама перевел своему спутнику, по-французски не понимавшему:

– Аль-Малик неверных хвалит покойного Муин ад-Дина Унура и надеется, что Аллах смилостивится над его душой.

– Еще бы не хвалить, поганый мамлюк гяурам Баниас подарил. Апостата на том свете до тех пор будут поджаривать, пока умма не отвоюет обратно весь Дар аль-Ислам, – ласково сказал Аббас и вежливо, в пояс, поклонился аль-Малику проклятых многобожников, укрывателей истины.

– Память моя стала дырява, как старая подстилка, – учтиво обратился ибн Мункыз к молчаливому красивому мужчине, – затрудняюсь припомнить, встречались ли мы с вами при дворе аль-Малика Фулка?

– Нет, меня там не было. Я прибыл в Утремер только четыре года назад и последнее время служу княгине Антиохийской.

– О! Душа моя слагает вирши каждый раз, когда я думаю о нежной и задумчивой мадам Констанции. Как поживает светлейшая пери, подобная зимней заре? Мадам вышла снова замуж? Она была бы достойна украсить собой любой гарем. Нет? Какая жалость! – оживился Усама. – Эта женщина нуждается в любви, как лилия в поливе.

– Вы ошибаетесь, мой друг, – подмигнул ему король, – лилия превратилась в чертополох – прогнала всех, кого я предлагал ей в садовники.

Беспредметный разговор длился долго, пока наконец Усама не остался с Бодуэном наедине:

– Позволит ли великолепный аль-Малик обратиться к нему с просьбой, от которой ему последует великая польза? Пропустите вашего ни на что не годного, но верного и покорного друга через ваше оцепление. Мне необходимо вернуться в Аль-Кахиру вместе с моим достопочтенным другом Насером ад-Дином Аббасом.

– Вы так сильно стосковались по вашим книгам и гарему? – сочувственно поинтересовался король.