Встав, я достал член, схватил крайнюю плоть и оттянул ее как можно дальше.
— Вот видите, у меня есть крайняя плоть! Религия требует от евреев совершать обрезание. Всем мальчикам отрезают крайнюю плоть.
Помещение взорвалось смехом. Иракцы покатывались от хохота. Как только я застегнул ширинку, меня снова усадили на стул и сковали наручниками.
Веселье по поводу крайней плоти продолжалось. Все оживленно бормотали по-арабски, время от времени вставляя английское «крайняя плоть».
— Энди, ты хочешь есть?
— Да, большое спасибо, я бы не отказался от еды, — сказал я. Поскольку у всех было такое приподнятое настроение, я добавил: — И если можно, немного попить.
Чья-то рука засунула мне в рот финик.
Иракцы продолжали веселиться, как будто меня здесь и не было. Я был доволен собой, потому что все складывалось как нельзя лучше. Правда, пить мне так и не дали. Я сидел, обсасывая косточку, и гадал, что мне с ней сделать дальше. Глотать ее мне не хотелось, потому что она застрянет у меня в горле, а запить ее будет нечем. В конце концов выпускник военного училища в Сэндхерсте, похоже, догадался о моей проблеме, потому что он что-то бросил солдату, тот подставил мне под подбородок руку, и я аккуратно выплюнул косточку ему в ладонь.
В помещении по-прежнему продолжалось оживленное обсуждение моей крайней плоти.
Вдруг меня осенила одна мысль. Я не знал, в каком состоянии находятся остальные члены нашей группы и есть ли у них крайняя плоть. До меня вдруг дошло, что Боб, уроженец Средиземноморья, смуглый и черноволосый. Если его тело попадет к иракцам, они, возможно, примут его за еврея, и нам как следствие достанется по полной программе.
— Разумеется, не только иудеи, но и христиане иногда делают обрезание, по медицинским соображениям, — сказал я. — Некоторые родители делают своим сыновьям обрезание при рождении. Так что обрезание совершают не одни только евреи.
— Энди, расскажи об этом подробнее. Ты сказал, что евреи при рождении совершают обрезание. Теперь ты говоришь, что и христиане тоже совершают обрезание. Все это как-то совсем непонятно. Ты нам лжешь?
— Нет, все зависит от родителей. Кто-то считает, что так более гигиенично.
Иракцы нашли это еще более смешным, и я обрадовался, услышав новый взрыв хохота. У меня мелькнула мысль, хорошо бы заставить иракцев веселиться как можно дольше.
— Очень скоро мы продолжим наш разговор, Энди, — наконец заявил Голос.
Меня подняли на ноги и отвели в мою прежнюю камеру. Я снова оказался совсем один, скованный наручниками.
Некоторое время спустя я услышал, как Динджера привели обратно в его камеру. Затем наступила тишина, и мы на несколько часов были оставлены наедине с собственными мыслями.
Ближе к вечеру за мной пришли опять.
— Энди, расскажи нам про вертолет, — начал Голос, как только меня усадили на стул. — Что это был за вертолет?
— Это был «Чинук».