— Помощник комиссара полиции Косс. Ангар чист. Здесь пусто.

Косс медленно поднялся со стула, запустил пальцы в вспотевшие светлые волосы и, согнувшись, прошел к задним дверям фургона.

— Черт, — изрек он, распахнув двери.

Из кирпичного ангара длиной в шестьдесят метров маленькими группами выходили вооруженные полицейские. На обоих концах конька крыши возвышалось по узенькой круглой башне, а на бетоне над воротами был нанесен год постройки: 1923. Стальные двери были рассчитаны на то, чтобы в них мог заехать поезд. Старые железнодорожные рельсы почти утопали в асфальте.

— Ангаром давно не пользовались. Тут никого нет, — доложил Коссу один из полицейских, приподнимая забрало шлема и вытирая пот.

Жестом Фредрик позвал Кафу. В полумраке ангара воздух был влажным и холодным. Звуки снаружи быстро стихли. Железнодорожное полотно тянулось через весь ангар, а на полу тонким слоем лежали опилки. С потолка неподвижно свисали цепи толщиной с лодыжку. Со стальных балок под крышей доносился птичий щебет.

Молча они прошагали весь ангар, осматривая стены и потолок. Ничего. В конце ангара была бетонная стена. Три двери в ней тараном выбила группа захвата. Две из них вели в маленькие боковые комнаты. По стоявшим в них письменным столам и архивным шкафам можно было догадаться, что когда-то здесь были кабинеты. Средняя дверь была больше и, очевидно, полицейским пришлось хорошо постараться, чтобы выбить ее. Комната была размером примерно десять на десять метров, а ее верхняя часть под потолком переходила в башню. Здесь было темнее, чем в остальной части ангара. Все окна, кроме маленького окошка в башне, были заколочены, как и овальное окно в стене. Вдоль боковых стен стояли пустые деревянные стеллажи, и только на одной из полок лежал сложенный в несколько слоев войлок. На секунду Фредрик с Кафой остановились, еще раз окинув взглядом помещение. Фредрик покачал головой.

— Чисто! — передразнил он полицейских и удрученно вздохнул. — Пусть посмотрят криминалисты. Но тут ничего нет.

Кафа не ответила. Вместо этого она закинула голову и сделала глубокий вдох.

— Погоди, — сказала она, села на корточки и потрогала опилки на полу. — Ты ничего не чувствуешь? Фредрик тоже глубоко вдохнул и ничего не почувствовал.

— Здесь более влажно, чем в ангаре. Потрогай, — сказала она, протягивая ему ладонь с опилками.

Опилки в ее ладони были не такие сухие, как в остальном помещении, — липкие и сырые. Войлочная ткань на полках тоже была влажной. Должно быть, ткань до недавнего времени пролежала на полу, что не позволило влаге испариться. Кафа повернулась к Фредрику спиной и, уперев руки в бока, подняла взгляд на потолок, на башню.

— Закрой дверь, — попросила она.

Когда Фредрик закрывал покореженную стальную дверь, она заскрипела, и стало темно. Только загадочный луч света проникал через окно в башне, и пылинки плавно кружились в воздухе, как искрящиеся снежинки. Луч падал на лицо Кафы и освещал его, словно на портрете Рембрандта. Ее профиль, изгиб спины и грудь были как будто очерчены белым контуром на черном фоне.

— Кибла, — пробормотала она.

— Что-что?

— Думаю, это кибла, — повторила она, доставая телефон.

Фредрик непонимающе уставился на Кафу.

— Не понял.

Она объяснила, набирая сообщение.