— В апреле будет двенадцать лет, — ответил Джон.
Рядом с Кольбейном стоял Джон. Он был на голову выше других. Кудрявые волосы торчали из-под темной фетровой шляпы, вроде тех, что носили чикагские гангстеры. Лицо Джона было угловатым и уверенным. Последним в заднем ряду стоял Зигмунд — химик с красивыми темными кудрями, в круглых очках. Он был единственным человеком на фотографии в лабораторном халате.
— Ты что-нибудь о нем слышал? — спросил Кольбейн, показав пальцем на еврея на фотоснимке.
Джон мрачно покачал головой.
— Я также беспокоюсь о том, что что-то могло случиться с Любовью. Судя по тому, что я слышал, Киев лежит в руинах.
Справа на переднем плане сидела крепкая советская женщина с лошадиным лицом. Ее светлые волосы были подстрижены «под пажа», а из-под бесформенного платья торчали толстые лодыжки. Рядом с ней сидел он. Профессор. Элиас Бринк.
Кольбейн тяжело сглотнул.
Бринк был центром фотографии. Он сидел, слегка подавшись вперед, его живые глаза горели. Шерстяной пиджак в клетку сидел на профессоре безупречно. Кольбейн хорошо помнил исходивший от пиджака запах лосьона после бритья «Лентерик». В руке профессор держал диплом с надписью: «Премия Рудольфа IV за выдающиеся исследования, 1931. Профессор Элиас Бринк». Профессору было ближе к сорока. Остальные люди на фотографии были моложе.
Левая рука профессора лежала вдоль тела, рядом с рукой другой женщины, сидящей подле. Но даже если присматриваться, как много раз делал Кольбейн, невозможно было понять, касаются ли руки друг друга. Это была рука Эльзы. С прямой спиной и с плотно сжатыми коленями она позировала рядом со своим наставником. Ее взгляд был самоуверенным и игривым. Ее длинные волосы — заколоты наверх, так что была видна ее стройная надушенная шея, и только одна прядь спускалась на платье, в которое она была одета в тот день. У Эльзы было маленькое бледное лицо, узкий нос и большие чувственные глаза и губы. Чувственные — такими они были всегда. Боковой свет нежным контуром очерчивал ее грудь. Она была красива настолько, насколько некрасива была Любовь.
Над головами стоявших мужчин на фотографии тонкой тушью было выведено: «Венское братство сохранится! Вечная жизнь! Вечная слава! Ваш друг Элиас».
— Венское братство, — прошептал Кольбейн.
У него был такой вид, как будто он лицом к лицу столкнулся с привидением.
Глава 16
Лондон. Февраль 1943 г.
Насколько Кольбейн мог судить, Джон Монкленд Эктон был гением. Джона приняли в братство профессора Бринка для ведения расчетов, прогнозирования и вычислений для новейших расовых исследований. Джон никогда не был любимчиком Кольбейна. Шотландский парень из высшего общества был для этого чересчур самодовольным и самоуверенным. Теперь Кольбейн понимал, что просто боялся его. Боялся, что широкоплечий остроумный математик станет ухаживать за Эльзой и уведет ее у него. Но угроза пришла с другой стороны.
— В корреспонденции, которую мы расшифровываем, иногда встречаются личные сообщения, — сказал Джон, пристально глядя на Кольбейна. — «Гретель опять болеет. Скучает по отцу», — привел он пример. — Это может быть секретная военная переписка, кодовые имена агентов и операций. Но, как правило, эти сообщения — именно то, чем они кажутся: вести из дома. Некоторое время назад я расшифровал одно такое сообщение.
Джон повторил его на идеальном немецком: «Любимая Э. Я так горжусь. Работаю интенсивно. Результаты присылают быстро. Братство живет. Мои самые теплые пожелания тебе и малышу ЭГ. Э.».
Кольбейн заметил, что Джон пытается распознать его реакцию.
— Оно было отправлено 12 октября 1942 года из военной комендатуры Южной Норвегии на станцию «Гейдельберг».
Кольбейн сидел молча, ожидая продолжения. Он теребил расческу, перебирая пальцами тонкие зубцы из слоновой кости. Они звучали словно арфа.