Я цеплялся за камни и по холодку, пробегающему по спине, чувствовал, что снова иду по лавиноопассному склону… Туман затопил расщелину кулуара, и иногда я не видел, куда ставлю ногу. Раза два я пересек трещины, заросшие ледяными кристаллами, — настоящий асимметричный лес из пирамид, зубцов, конусов, прозрачных или густо-зеленых, и даже на вид холодных. Еще час назад я надолго бы остановился перед удивительными кристаллами, но сейчас едва лишь на них взглянул…

Когда стены скал, сжавшие чернильное озеро, поднялись надо мной, я остановился, пораженный величиной ледяных козырьков, свисающих вниз как гигантские застывшие водопады. Страх снова мучил меня — я боялся найти раздавленного снегами шерпа. Наверное, мне было бы легче искать его, если бы он был как-то виноват в падении, если бы он допустил хотя бы одну из тех ошибок, от которых в горах не застрахован ни один человек, — но я ни в чем не мог упрекнуть Пасанга. Он был шерп, то есть человек, исключительно способный носить грузы на больших высотах и при этом не ошибаться…

Подняв голову, я увидел в разрывах тумана смутные верхушки зубчатого хребта. Солнце окрашивало их в желтые и зеленоватые тона, но я знал, что через некоторое время каменные гиганты вспыхнут ледяной белизной, чтобы сразу, внезапно, рухнуть в гималайскую тьму.

Порывы ветра разогнали туман, и с узкого гребня, последнего препятствия перед озером, стала видна далеко внизу долина, усыпанная пятнами крошечных деревень, и светло-голубая лента реки… Еще дальше темнела одинокая вершина, рядом с которой каждый ее ледник казался высеченным из хрусталя. Она была такой четкой, что я мог почувствовать непрерывно меняющийся узор теней, отбрасываемых солнцем, и горькое сожаление об упущенном триумфе вновь вернулось ко мне.

Переведя взгляд, я вздрогнул… Внизу по берегу озера шел шерп. Сгорбившись, припадая на одну ногу, он преодолевал сугробы, и я почувствовал колоссальное облегчение.

Жители гор умеют перекликаться на громадных расстояниях, я это помнил. Секрет заключается в правильном ритме речи — так читают вслух в соборе, и, сложив руки рупором, я закричал, растягивая гласные… Звук медленно пронизывал морозный воздух, но шерп не откликнулся. Больше того, он повернул и пошел прочь от озера, к далекой морене. И только после повторного крика остановился и странно помахал рукой, будто желая обратить мое внимание на что-то, чего я не видел с гребня. Наверное, решил я, внизу застрял ледоруб ил и рюкзак, и он просит меня не пройти мимо…

Теперь я думал лишь об йети. Если он пошел вверх, мы сможем перехватить его. Сможем. Перевал наверху был ложным, он упирался в закрытый цирк, и йети должен был повторить возвращение…

Остановившись передохнуть, я с удивлением отметил, что шерп успел уйти далеко, но кричать я не стал — если Пасанг нашел нужным пойти на морену, значит, у него были на то причины… Я ждал теперь только конца уже не опасного, но все еще мучительного спуска, и когда снег подо мной перестал крошиться и осыпаться, сел, тяжело и устало дыша.

Туман стянуло вверх. Он висел над замкнутым амфитеатром тоненьким колеблющимся потолком, пропускающим сквозь себя рассеянные лучи солнца. Озеро и вблизи было как черные чернила, хотя сквозь его мглу можно было рассмотреть каждую расщелину на неглубоком дне. Плоский берег был идеальным местом для бивака, и я сразу увидел свой рюкзак, вытащенный шерпом из выноса снежной лавины. На рюкзак он, наверное, и указывал.

Вытащив палатку, я укрепил ее между камней, забив снегом длинные полы. Работая, я посматривал на близкую гору, с вершиной, похожей на рыбий хвост. Она не курилась, и я надеялся, что это признак хорошей погоды. Тогда, думал я, завтра мы сможем повторить восхождение и, может быть, вновь наткнемся на след йети.

Стая лерв[3] опустилась на берег и, хлопая крыльями, побрела к воде. Птицы шли так уверенно, что я испугался — они не заметят ледяную воду! — но у самой кромки ее они повернули и двинулись к следу шерпа. Какая-то странность была в этом следе… Я подошел вплотную — и мерзкий холодок опять пронизал меня: шерп ушел босой!.. Все мои надежды рухнули сразу и окончательно, потому что разутый лавиной человек не может уйти далеко, даже если он сумасшедший…

Нашарив в рюкзаке фонарь, я снова подошел к следу. Если шерп вытянул из лавины рюкзак, лихорадочно думал я, значит, он был в уме и мог обернуть ноги какими-нибудь тряпками… Если он сошел с ума, он не стал бы искать рюкзак…

Взошла луна и осветила морену.

Теперь я не торопился. Тщательно осмотрел следы. Возле берега они расплывались, но выше, на свежем снегу, были достаточно четки. Они были крупнее моих, а большой палец странно вывернут в сторону. Кроме того, у пятки можно было проследить два треугольных отпечатка, как от пучка волос…

Нет, это не были следы шерпа, и я сразу нашел тому доказательство — там, где идущий попал ногой в расщелину, на камне остался пучок колючей щетинистой шерсти. Затаив дыхание, я собрал рыжевато-коричневые волоски. Это мог быть только йети… Но кто же тогда вытащил рюкзак из завала?

Я осмотрелся.

Опять понесло туман, и окружающее приобрело жутковатый оттенок — гигантские тени, как безмолвные драконы, вплывали в ущелье и распускали надо мной мягкие страшные когти… Я медленно двинулся к кулуару… За ночь, думал я, пока я буду раскапывать шерпа, йети тоже уйдет…

Крик, похожий на заунывный стон чайки, донесся издали, сверху. Я поднял голову и в неверном лунном свете увидел на каменной глыбе, поднявшейся над ледяным сераком[4], черную тень. Я сразу вспомнил истории о черных альпинистах — поморозившихся на ветру и холодах. Только высота может уберечь этих несчастных от гангрены, и, отверженные, они годами бродят по вершинам, желая и боясь оставленного внизу мира… Вот еще один, подумал я, рассматривая черную тень. Мне даже показалось, что я вижу за его спиной рюкзак. Больше того, на секунду блеснуло в лунном свете острие ледоруба, которым он цеплялся за камни… Впечатление было настолько сильным, что на секунду я поверил, будто это и впрямь заблудившийся европеец. Но мой крик не произвел никакого эффекта. Тень растаяла…

Ночь призраков, думал я. Шерп… Йети… Следы… И как бы для того, чтобы окончательно меня запугать, обнаружился новый след. Он шел от завала к озеру и вдруг, не пересекаясь со следом йети, резко сворачивал в сторону… Я не мог сшибиться: ботинки шерпа были на острозубых кошках, и это был именно он, смертельно боявшийся даже упоминаний об отвратительном снежном человеке — тхлох-мунге[5], как он его называл.

Я настолько устал, что находка только успокоила меня. На радость сил не было. Но, прежде чем отправиться в палатку, я проследил след шерпа до самой морены и убедился, что он вел вниз, в долину, к хижине буддиста-отшельника, у которого мы оставили свои вещи… Сколько людей, думал я, пыталось увидеть хотя бы тень, хотя бы силуэт йети, найти хотя бы самые ничтожные доказательства его существования! Экспедиции обшаривали пещеры и ледники, исследователи выманивали у тибетских лам скальпы, якобы принадлежавшие йети, создавались международные комитеты, но йети не торопился к долгожданной встрече, и сведения о нем воспринимались лишь как отзвуки странных легенд…