Узкое окно отеля выходило на сумеречную свалку. Темные стены комнаты были оклеены библейскими текстами и олеографиями на ту же тему. Отвратительные искусственные цветы торчали повсюду.

Все три окна выходили на западную сторону, отчего в комнате всегда было сумрачно. Город, лишенный европейских шумов, был тих, «Сноувью» — «Отель с видом на снега» — вот как называлась эта часть моей мечты… Я усмехнулся.

Сорок лет назад я был назначен в гуркхский полк и уже тогда мечтал о закрытой стране Непале, въезд в которую стал возможен для иностранцев лишь после падения тирании Ран в 1959 году…

Усевшись в единственное кресло, я попытался сосредоточиться. Что я могу рассказать о виденном?..

Я думал: самые близкие наши родственники — шимпанзе, горилла и орангутанг. Несколько дальше стоит гиббон. Этот вывод, к которому пришли естествоиспытатели прошлого столетия во главе с Дарвином, неоднократно пытались пересмотреть и опровергнуть. Но эти попытки потерпели крах. Анатомические, палеонтологические, физиологические и биохимические исследования привели к почти всеобщему признанию правоты взглядов Дарвина. Но столь же несомненно, что ни шимпанзе, ни гориллу, ни орангутанга, ни тем более гиббона нельзя рассматривать как прямых наших предков. У всех у них предок был только близким к нашему и, видимо, родствен ему.

На Южных склонах Гималайского хребта, думал я, найдены были в свое время обломки челюстей и зубы третичных человекообразных обезьян — рамопитеков. Некоторые признаки позволяют считать, что рамопитеки были ближе к человеку, чем ныне живущие человекообразные обезьяны. В частности, клыки рамопитеков выдавались не так сильно, как у шимпанзе или у гориллы. Но зубы и обломки челюстей все же представляют слишком незначительные остатки, чтобы с уверенностью предположить, что именно рамопитеки и были непосредственными предками человека, хотя эта возможность и не исключена… В Восточной Африке в слоях примерно того же возраста также были найдены останки человекообразных обезьян, и особенное внимание привлек к себе так называемый «проконсул», о котором мы можем судить не только по зубам, но и по относительно целому черепу… Но ближе всего к человеку стоят так называемые австралопитековые обезьяны Южной Африки. Большое количество сравнительно хорошо сохранившихся останков позволило хорошо изучить их строение. Хотя австралопитеки и не были, видимо, непосредственными предками человека, они все же были близки к нам. И самым существенным оказалось то, что австралопитеки были двуногими, то есть не ходили на четвереньках. Живя вне области тропических лесов, они охотились на павианов, убивая их с помощью трубчатых костей и нижних челюстей копытных животных…

Но это Африка… — думал я. А в течение последних десятилетий европейские и китайские ученые обнаружили в пещерах Южного Китая остатки еще одной ископаемой обезьяны, получившей название гигантопитека. Он тоже не был нашим непосредственным предком и все-таки по многим признакам ближе к нам, чем те же шимпанзе и орангутанг. А разве не важно, что гигантопитек жил в горной местности и в эпоху, когда уже существовал первобытный человек — синантроп? И разве не могли какие-то предлюди, отрезанные горными цепями, сохраниться и до наших дней? То, что до последнего времени они не были известтны ученым, ничего не значит. Не знали же европейцы до 1898 года о существовании гризли, не знали же они до 1901 года о существовании белого носорога, не знали же до 1912 года о существовании дракона с острова Комодо, не знали же до 1937 года о существовании одного из самых крупных диких быков — коу-прея… И этот список можно продолжать и продолжать… Что странного, думал я, что в горной стране, в которой не происходило никаких катастрофических изменений климата, могли сохраниться такие предлюди, как йети…

Ты рассуждаешь так, сказал я себе, будто пытаешься оправдаться…

Да, я оправдываюсь… В отчаянии я подошел к окну. Да, я оправдываюсь… Ведь все, что я могу сказать об йети, сводится к чисто внешнему — он сгорблен, длиннорук, волосат, робок, низколоб… Но что я отвечу, когда мне начнут задавать вопросы: а какое соотношение между длиной рук и ростом йети? Такое, как у нас, или нет? Подвергался ли он сезонной линьке? Менялся ли цвет его шерсти в зависимости от времени года и возраста?

Были ли его ладони волосатыми? Имелись ли у него когти, которыми он мог разрывать землю? Были ли у него волосы на голове гуще, чем на теле? Ходили ли йети наклонившись вперед или совершенно прямо?

Какого цвета были у них глаза? Как они переносили дождь, снег, холода, ветер? Впадали ли они в зимнюю спячку? Спали ли они лежа, как современный человек, или сидя, как самцы гориллы? Болели ли они ревматизмом? Сколько раз в день они ели?

И много-много других вопросов… И разве будет ответом клочок рыжей шерсти, который я могу извлечь из бумажника?

Я вздохнул…

Я не мог ответить на эти вопросы. И никто другой пока не может ответить на них. Но мир велик. И мир еще далеко не изучен… И разве тем, молодым, штурмующим горные цепи, не может повезти больше, чем мне?..

Это меня утешило, и я вдруг подумал, что, несмотря ни на что, я все-таки оказался первым, кто мог сказать:

— Я видел снежного человека!