– Неправда! Вы злой ай-матанг.
Я не хотел быть злым ай-матангом. Мне нравилось думать о себе как о добром ай-матанге, попавшем в сложную ситуацию.
– Но, Тьябо, нельзя же так. Жить в окружении грязных подгузников вредно для здоровья.
Она задумалась и предложила:
– Давайте я напишу объявление.
Мы взяли картонку, и она написала на ней что-то на ай-кирибати. Я понял только два слова:
– Что это значит? – спросил я.
– Бросать подгузники на риф запрещено, иначе их сожжет ай-матанг.
– Здорово. Думаешь, сработает?
– Наверняка.
Мы повесили картонку на кокос у рифа. Проверить эффективность объявления удалось лишь в воскресенье. Подгузники стоят недешево и используют их нечасто – лишь по выходным. Дело в том, что во всех без исключения церквях на Кирибати царила бессовестная принудиловка, будь то католическая церковь или протестантская, мормоны, церковь Бога или любая другая религиозная организация, обосновавшаяся на Тараве. Случись кому-нибудь не выплатить ежемесячный церковный взнос, который обычно составлял 30 процентов и без того скромного дохода семьи, этого человека публично отчитывали перед всеми прихожанами за невоздаяние Господу должного. А матери, которая решит пропустить четырехчасовую службу и остаться дома с новорожденным, грозил вечный стыд и позор.
И вот в воскресенье, когда церкви наконец выпустили своих прихожан на свободу, я с удовольствием наблюдал за тем, как одна женщина приблизилась к рифу, держа в руках испачканный подгузник, на минуту остановилась, прочла объявление, развернулась и ушла, очевидно решив пощадить задницу своего ребенка и подыскать для мусора другое место. И правильно, дамочка. Где угодно, но не на моем дворе.
С каждым днем я все больше проникался уважением к Тьябо. Она знала все о жизни на Кирибати, вовремя пресекала глупости, совершаемые ай-матангами, и очень мне помогала. Вскоре я стал чувствовать себя на Тараве как дома. Мне казалось, что я подстроился под ритм острова и начал понимать его культурные особенности. Потихоньку я адаптировался. Мы с Сильвией были здесь временными жителями, даже скорее гостями, однако старались приспособиться к жизни на острове, насколько это было возможно. Кое-где приходилось проводить черту – например, в случае с наглым обычаем бубути и подгузниками на дворе, – но в остальном мы лишь пожимали плечами, признавая, что таковы местные порядки. Остров ваш, что хотите, то и делайте. Конечно, Сильвия изо всех сил старалась научить ай-кирибати хоть немного задумываться о том, как они живут. Если бы не энтузиазм и чувство юмора ее коллег, она, несомненно, вскоре отчаялась бы, потому что на самом деле иностранцы на Тараве мало что могут изменить. Это не их остров.
Поэтому, когда однажды в мое окно заглянул незнакомый человек и вежливо поздоровался, я повернулся к Тьябо и сказал:
– Знаешь, Тьябо, мне кажется, я уже привык к жизни на Кирибати.
Она недоуменно взглянула на меня.
– В моей стране, – пояснил я, – если бы на мой двор забрел здоровый мужик в одной набедренной повязке с огромным мачете в руках, я бы заволновался. Может даже, вызвал полицию. А сейчас я просто взял и помахал ему рукой!
Тьябо посмотрела на меня как на человека, чья глупость неизлечима, и глубоко вздохнула:
– Он ходит здесь лишь потому, что вы ай-матанг. Он вас не уважает.
– О…