Воровство, объяснила Руити, в культуре ай-кирибати считается очень серьезным преступлением. И я понимал почему. На Кирибати вообще нет смысла воровать, ведь есть система
Ай-матанги могут, по желанию, принять участие в этой традиции. Я знаю одну волонтершу, которая твердо вознамерилась во всем вести себя, как местные жители, и вскоре лишилась обуви, велосипеда, панамки, почти всей одежды и большей части своей ежемесячной дотации в результате бубути. Она была туповата, поэтому ей так и не пришло в голову практиковать бубути в отношении других. Женщина постоянно ходила босая, с обоженным черепом и в лохмотьях, еле-еле выпрашивая гроши на рыбу.
Однажды мне в дверь постучал незнакомый мужчина и вежливо произнес: «Бубути билет на автобус». Настороженно, как всякий житель мегаполиса, привыкший опасаться попрошаек, я дал ему деньги на билет. Однако, когда бубути посыпались как из ведра, я решил, что не обязан потакать всем и каждому. Немного карманной мелочи – пожалуйста. Фургон Фонда народов – твердое «нет». Именно благодаря моей способности, точнее, способности всех ай-матангов отказывать в бубути присутствие иностранцев на Тараве было необходимо. Дело в том, что из-за системы бубути ай-кирибати не стремились занимать вышестоящие посты. Я понял причину этого, когда познакомился с Айраном, сотрудником банка ай-кирибати, который учился в Австралии. Он был одним из нескольких молодых турков на Тараве, которые, выиграв грант на обучение в Австралии, прошли стажировку в западных гуманитарных организациях и научились быть лидерами. Однако Айран был несчастен. Его только что повысили и сделали ассистентом менеджера.
– Это очень плохо, – поведал он мне.
– Почему? – недоумевал я. – По-моему, это прекрасно.
– Нет. Теперь все будут приходить ко мне и делать бубути. Они станут бубути меня на деньги. Бубути на работу. Очень тяжело.
Работа приходит и уходит. Культурные традиции – нет. Айран попросил начальство, чтобы его оставили на прежнем месте, и руководство банком Кирибати осталось в руках иностранцев. Именно из-за бубути директором Фонда народов всегда назначали только иностранцев. Благодаря присутствию Сильвии организации удавалось не развалиться под грузом бесконечных требований бубути, как одной из международных благотворительных организаций, когда ее решили перевести на местное управление. Все фонды проекта вскоре были поглощены наплывом бубути, и компанию распустили. Итак, в рамках системы бубути воровство считается ужасным преступлением, хотя это не остановило того гада, который спер мои кроссовки.
Тьябо и Рейбо вернулись вечером. Обе по-прежнему плакали.
– Рейбо сказала, что не брала двадцать долларов, – заявила Тьябо. – Но если вы так считаете, то должны нас уволить.
– Нет, нет, нет! – ужаснулся я. – Я просто хотел спросить, не видела ли она их. Я потом нашел их в кармане.
Тьябо объяснила все это Рейбо, и та засияла. Вообще-то, я так и не нашел те двадцать долларов, но разве можно спокойно смотреть, как женщина плачет?
Тем временем «Макарена» продолжала меня донимать. Я утешал себя мыслью о том, что никто на Кирибати не видел клип на эту песню – иначе вдобавок к музыке пришлось бы целыми днями наблюдать дурацкий танец в исполнении местных жителей. Но песня с каждым днем все сильнее въедалась в нервы, поэтому я спросил Тьябо, нормально ли – подойти к соседям и попросить их выключить магнитофон. Мне было плевать, вежливо это или нет, но я не хотел вступать в конфликт с местными детишками. Ведь в школу они не ходили. И не работали. Им не нужно было слишком напрягаться, чтобы зарабатывать себе на пропитание. Поэтому, как и везде в мире, праздношатающаяся молодежь могла причинить мне немало проблем.
– На Кирибати это не принято, – отрезала Тьябо.
– Почему? – поинтересовался я. – Ведь громкая музыка всем мешает.
– Да. Но у нас не принято просить, чтобы люди вели себя тише.
Меня это озадачило. На Кирибати существует огромное количество неписаных правил, призванных минимизировать возможные разногласия. Возьмем, к примеру, право сбора урожая с определенной кокосовой пальмы. Тут вступает в силу сложнейший порядок, согласно которому старший сын собирает кокосы в первый год и передает это право следующему по старшинству и так далее, пока очередь вновь не доходит до старшего. Потом настает очередь старшего сына старшего брата и дальше в том же духе. В результате ничьи права не ущемлены, никто не чувствует себя обиженным. Потом мне пришло в голову, что проигрывание такой кошмарной песни, как «Макарена», на оглушительной громкости – совершенно новая проблема для ай-кирибати. Как-никак, в США у нас есть более чем семидесятилетний опыт борьбы с расшумевшимися соседями. Поэкспериментировав вдоволь с разными способами воздействия, мы наконец остановились на вежливом «а потише нельзя, придурок». Как правило, ответом на это бывает не менее вежливое «да иди ты», после чего следует звонок в полицию, приезжают полицейские, выписывают штраф, и снова воцаряется покой и тишина. Однако шум на Кирибати стал проблемой совсем недавно, и потому столь сложная схема разрешения конфликта еще просто не успела выработаться. Для Таравы это очень характерно. Проблемы новые, завезенные издалека, а культура старая и изменениям не подлежит.
Эта мысль в который раз пришла мне в голову, когда я с немалым отвращением заметил внезапное появление большого количества грязных подгузников, раскиданных во дворе. Их заботливо подбрасывали нам собаки, принося с рифа и с удовольствием вылизывая содержимое. С тех пор как я поселился на Тараве, больше не верю в сказку о том, что собаки – умные существа. Грязные подгузники для них – как для кошки валерьянка. Они их просто обожают, а недоеденные экземпляры остаются лежать во дворе вонючими маленькими кучками.
По-хорошему, одноразовые подгузники на Тараве следовало бы запретить, как это уже сделали в ряде других тихоокеанских государств. Они стали общедоступными недавно, и ни к чему хорошему это не привело. Дело в том, что на Тараве отсутствует система переработки мусора. До недавнего времени, пока товары не стали упаковывать в яркий и вечный пластик, она и не была нужна. Прежде вместо пакетов были листья пандана, упаковкой для еды служила рыбная чешуя, а напитки хранились в кокосовой скорлупке. Доев и допив, вы просто бросали мусор где попало, а об остальном заботилась природа. Однако теперь упаковка изготавливалась из пластика, еда продавалась в баночках, напитки разливали в емкости, а для дерьма, как ни прискорбно, использовали подгузники. Но, в отличие от континентального мира, этот мусор было просто некуда девать. На атолле негде устроить свалку. Если тонны мусора зарыть, засорятся грунтовые воды, а на Тараве они и так заражены любопытными формами жизни. Избавление от мусора на столь густонаселенном острове представляло собой огромную проблему. Если бы с ней столкнулось правительство любой другой страны, оно наверняка бы что-то сделало, однако правительство Таравы вело себя как обычно, т. е. коротало время между пьянками, валяясь под кокосом.
Не совсем так, конечно. Кое-что они делали. Например, один раз организовали программу по переработке жестяных банок. Дети собирали пивные банки, разбросанные по острову, и относили в частный центр переработки отходов, где при помощи пресса из банок получались аккуратные кубики на экспорт. Детям за это платили. Спрессованные банки вывозили в Австралию. Со стороны могло показаться, что это превосходная программа, приносящая доход, экологичный способ избавиться от мусора. Однако правительство решило проявить сообразительность, присущую лишь лишенным мозга морским моллюскам, и ввело налог на экспорт. Неважно, что товар, который в данном случае вывозили, был мусором, загрязнявшим остров. Правительство, как объяснил мне один из министров, «заслуживает свою долю». Ну прямо как главарь мафии со Стейтен-Айленда! Поэтому Тарава и поныне захлебывается под грузом пивных банок, разбросанных повсюду.
Однако пивные банки не вызывают такого отвращения, как грязные подгузники. Один только взгляд на них провоцирует рвотные позывы, особенно если ты не состоишь в родственных связях с их бывшим пользователем. И вот, при помощи палки, я собрал их и бросил в ржавую бочку для сжигания мусора. Не имея другого выхода, мы сжигали все – пластик, пенопласт, бумагу, даже просроченные лекарства, найденные в аптечке и рассказавшие нам все о недомоганиях, которыми страдали предшественники Сильвии. На всякий случай предупреждаю, что, если вам когда-нибудь захочется избавиться от ингалятора, не стоит бросать его в огонь. Если, конечно, вы не хотите оглохнуть и оконфузиться от взрыва до конца дня.