Саманта давно уже поняла: для того чтобы скорбеть и плакать, лучшего места, чем море, не найти. Море – бесконечный океан соленой воды… И что прибавят к нему еще несколько слезинок? Ровным счетом ничего. Ее слезы – для моря ничто. Как и сама она – для единственного мужчины, которого любила.
Да, теперь она поняла, что никогда по-настоящему не любила Беннета. Просто он был ей тогда нужен. Поначалу, конечно, нравился, с ним было весело, и она чувствовала себя желанной. Но то горе, что пережила она, потеряв его, никак не могло сравниться с ее нынешним безнадежным отчаянием.
Когда она пересекала Ла-Манш, сердечная боль немного отступила из-за морской болезни. Трудно думать о разбитом сердце, когда, склонившись над ночным горшком, извергаешь в него съеденное за ужином. Чтобы хоть как-то отвлечься, Саманта изучала карты и путеводители по Европе – выбирала место, где можно было бы растить ребенка. Наконец остановилась на Нидерландах и, сойдя на берег, на следующий же день села на поезд до Амстердама.
О своей боли она старалась не думать – сосредоточилась на будущем, на ребенке, растущем у нее во чреве. Не глупо ли ставить свое счастье в зависимость от мужчины – и в конечном счете все разрушить?
Разумеется, глупо. Особенно – от этого мужчины.
Он разбил уже сотни сердец – так что же изменит еще одно?
Разница лишь в том, что она-то, Саманта, это заслужила.
Да еще, пожалуй, в том, что и сама нанесла его сердцу серьезную рану. Но не гордилась этим – видит бог, не гордилась! И все бы на свете отдала, чтобы залечить его рану.
В каком-то смысле она даже радовалась, что никогда больше его не увидит. Снова прочесть в его глазах обвинение или, того хуже, равнодушие… Нет, она того не выдержит. Она может пережить многое, но только не это.
Поезд, шумно пыхтя, полз по заснеженным равнинам Гельдерланда по направлению к Брабанту. Сидя в купе у окна, Саманта думала о том, что в дальнейшем, пожалуй, стоит избегать поездов. Они вызывали у нее тревогу и навевали дурные воспоминания.
Брать целое купе для себя одной – это конечно, было излишеством, но предаваться горю на глазах у чужих людей Саманта сейчас никак не могла.
Она радовалась, что не выбрала для жизни какую-нибудь из сухих и жарких стран. Средиземноморье привлекало, но Саманта поняла, что прикипела душой к зеленым лугам и свежему ветру с моря.
Раз уж в горах Шотландии она остаться не сможет – подберет что-нибудь похожее на континенте.
Голландцы – кажется, люди симпатичные, к тому же здесь разводили скаковых лошадей. Скорее всего, ей легко удастся найти работу.
Достав чернильницу, перо и веленевую бумагу, Саманта задумалась над письмом, которое обещала Мене.
Она не знала, что писать. Любой вопрос, действительно ее интересовавший, выставил бы ее в глупом и жалком свете. Она хотела спросить, что с Гэвином теперь, после освобождения из тюрьмы. Что теперь с местами, ставшими для нее домом. Что происходило в Уэстер-Россе и в Инверторне? Там, в сером каменном замке, царившем над холмами и над бурным морем, прошли самые счастливые дни ее жизни. Там она потеряла себя – и обрела. А затем потеряла вновь. Ну… если не себя, то свое сердце.
Туман слез заволок взгляд, и красно-золотой плюш соседнего сиденья начал расплываться перед глазами. Когда же прекратится эта боль? Когда прекрасный призрак с изу-мрудными глазами и ослепительной улыбкой перестанет ее преследовать?
Знакомый звук, который ни с чем не спутаешь – щелчок револьверного барабана – заставил ее вскочить на ноги, опрокинув чернильницу. Саманта отчаянно заморгала, стряхивая с ресниц слезы.
–
Колени у Саманты подогнулись, а перед глазами поплыли черные пятна.