Но я-то как к ним попал?

— Чего смотришь, будто чертей углядел? Пойдем, с тобой Петр Лександрычч говорить хочет, — позвал разбудивший меня мужик.

— Какой Петр Александрович?

— Очумел спьяну? — возмущенно воскликнул тот.

Судя по голосу, был он довольно молод. Да и глаза выдавали возраст. Если бы не солидная русая борода, то, возможно, выглядел бы этот Алексашка не старше меня. Интересно, если я бриться перестану, у меня такая же борода вырастет? Или такая, как у того длинного? Провожу рукой по щекам, ощущая густую щетину — пожалуй, не хуже чем у этого борода получится.

— Чего ты орешь-то? Я в ваши игры не играю, — примирительно говорю Алексашке. — Тебя звать-то как?

— Александр я, Меньшиков. Денщик Петра Лександрыча, — приосанившись, гордо представляется тот.

М-да. Похоже, заигрался мужик. Ну да ладно. Разберемся.

Двигаю за ним, продолжая рассматривать окружающих. Не вижу ни одного бритого лица. Одни бородачи кругом. Это что ж они, специально бороды поотращивали? Или может, поприклеивали? Может, дернуть этого Алексашку за бороду? Да ну его нафиг.

Только сейчас рассмотрел в мерцающем свете факелов, что перед нами находится большое бревенчатое строение. Окошки маленькие, затянутые желтоватой мутной пленкой вместо стекла, сквозь которую виден внутренний свет. Поднимаемся на невысокое, в три ступеньки, крыльцо. Дверь распахивается, и навстречу нам выбегает тетка с деревянным ведром в руках. Одета она, соответственно, под старину: длинное, до самых пят, пальто (или как там называется эта одежка?), на голове шаль, концы которой перекрещиваются на груди и завязаны аж за спиной.

Не думал я, что у этих реконструкторов все так серьезно. Слышал, будто строят они какие-то крепости бутафорские и потом их штурмуют. Но чтобы вот так вот… Ладно еще одежку каждый себе пошить может. А вот чтобы такой сруб соорудить… А лошадей где столько взяли? А сани? А оружие? Что-то тут не клеится. В голове мелькнула невероятная мысль, но тут, пропустив тетку, сопровождающий легко подтолкнул меня в двери.

— Заходи, не выстужай.

Входим. Недостаточно пригнувшись под низкой притолокой, задеваю ее шапкой, и та (шапка) слетает с головы. Машинально оборачиваюсь и поднимаю. С удивлением кручу в руках меховую шапку — у меня такой отродясь не было. Значит, кто-то заботливый напялил ее мне, чтобы я уши не отморозил, вместе с остальной бестолковкой. Спасибо ему.

Только оказавшись в теплом помещении, соображаю, как же я все-таки замерз. Стремящийся уйти от окутавшего меня тепла холод проникает до самых костей. Не сдержавшись, сильно передергиваю плечами, словно трясущая в танце грудями цыганка.

— Замерз, вижу, — слышу знакомый голос.

Облачко морозного пара, ворвавшегося вслед за нами с улицы, рассеивается, и я осматриваю помещение. Комната довольно большая — метра четыре шириной и около десяти в длину. Потолок невысокий — рукой достать можно свободно. Вход с улицы примерно посередине, без всяких тамбуров или сеней. У противоположной стены крутая лестница наверх. Справа большая печь. У печи суетится, подбрасывая березовые полешки в топку, горбатый мужичок в меховой безрукавке. Слева длинный дубовый стол, на нем стоит одинокий глиняный кувшин. Освещается все помещение расставленными на длинных полках вдоль стен свечами.

Двое мужиков скидывают шубы и бросают их на стоящий в углу возле стола огромный сундук. Раздевшись, переступают через длинную лавку и усаживаются за стол.

Тот, которого Алексашка называл Петром Александровичем, уже сидит за столом, как обычно лучась улыбкой. Он смотрит на меня так, будто рад мне безмерно. При этом, во взгляде его есть что-то покровительственное, заставляющее меня ощущать некую робость. Одет он, соответственно, в старинный кафтан зеленого цвета с невысоким воротником и широкими отворотами на рукавах, называемые, кажется, обшлагами. На его груди сверкает в мерцающем свете свечей большая звезда, величиной с чайное блюдце. Подобные звезды я видел на груди изображенных на картинах полководцев, типа Кутузова и Суворова. Звездоносец, продолжая улыбаться, жестом приглашает нас к столу.

Откуда-то из-за печи выскакивает ранее незамеченная мною девка. Она тащит огромное блюдо с пирогами. Скрипнула отворившаяся под лестницей дверь и из нее вышли двое молодцев в одинаковых полотняных рубахах, с вышитыми по вороту красными нитками узорами. Один волок поднос с глиняными кружками, другой — четыре кувшина, держа в каждой руке по два. Водрузив все это на стол, они удалились — молодцы скрылись под лестницей, девка — за печью.

Мой провожатый скидывает шубу в общую кучу на сундук. Следуя его примеру, сбрасываю свою дубленку, после чего останавливаюсь нерешительно, гадая, куда мне сесть. Видя, что Алексашка направляется в обход стола справа, намереваясь сесть рядом с улыбчивым Петром Александровичем, направляюсь с обратной стороны — все ж, меня он тоже звал присоединиться. Ловлю на себе удивленные взгляды усевшихся ранее. Александрович тоже смотрит с интересом. А Алексашка даже споткнулся об лавку, пялясь на меня. Осматриваюсь — что со мной не так? Вроде все в порядке — ширинка застегнута, штаны сухие, нигде ни в чем не измазан. Чего ж они так вылупились?