– Куропатки в ягодном вине очень хороши, господине, – посоветовал Демьянко Умник.

Боярин лишь отмахнулся:

– Знаю я эти куропатки – костей не оберешься. Ммм… А что, в реке рыба больше не ловится?

– Да вон рыба, – парень показал рукой. – На серебряном блюде.

– Ах, да, – Ремезов повернул голову. – Окулко, подай-ка сюда небольшой кусочек… Э! Я ж сказал – небольшой.

– Выпьем, дорогие гости, за здоровье великого Бату-хана, славного наследника Потрясателя Вселенной!

Потом выпили за самого Потрясателя – Чингисхана, затем – за всех родичей Бату… за Гуюка, однако, не пили. Значит, не от него гости явились. Впрочем, зная хитрого Ирчембе, можно был предполагать все что угодно. Он мог и нарочно за Гуюка не пить… сейчас. А выпить раньше, или позже – в теснейшем кругу.

По ходу пира рядом, на лугу, начались состязания борцов и стрелков из лука – мог выступить всякий желающий, и многие гости, захмелев, поднялись на ноги, пошатываясь, целились… в-вух!!! Кто-то попадал, а чаще – мазали, да, бросив луки, возвращались к кошме.

Веселье было в разгаре – кто-то уже спал, откинувшись прямо в траву, кто-то рыгал, кто-то орал и смеялся… Все, как обычно. И все же чего-то не хватало.

Вот Ирчембе-оглан снова поднял чашу:

– А теперь послушаем певцов! Есть в сотне моего почтенного джаун у-нойона Алтынсуха один воин, славный Хаглак… Он нам сейчас и споет!

Перестав рыгать и чавкать, гости заинтересованно повернули головы – далеко не каждого певца минган объявлял самолично. Ремезов тоже навострил уши, увидев, как, поднявшись на ноги, молодой монгол в синем халате-дэли снял с плеча зурну… Или как он там назывался, этот музыкальный инструмент – домра с длиннющим грифом и тремя струнами.

Пощипав струны, музыкант подкрутил колки… совсем, как какой-нибудь блюзовый гитарист – Маклафлин или Клэптон.

– Песня о славной Хуране!

Дзынь…

Полилась музыка, грустная, и протяжная, как бескрайня, покрытая серебристо-голубоватой ковылью степь. Проиграв вступление, Хаглак прикрыл глаза… и запел…

Да так, что не только заболотский боярин вздрогнул, но и все гости!

Тенор! У парня-то оказался настоящий тенор, чистейший и звонкий! Истинный Паваротти! Пласидо Доминго! Каррерас! Дель Монико!

Ах, как пел молодой монгол, как брал за душу. Растекаясь по степи, чистый голос его улетал к самому небу, словно бы здесь, на земле, для него было тесно. Многие из гостей, не стесняясь, плакали, а, когда песня закончилась, бурно выразили свою благодарность громким одобрительным криком.

– О веселой меркитке!