Тут, действительно, без вариантов. Родриго человек, слово которого крепче алмаза. Выкинет как пить дать, выкинет в 24 часа. В одном он был прав — мне нужна доза адреналина… Мощная доза… Что же делать? Чертова Полинка со своим предложением! Чертов переводчик со своим аппендицитом! Чертов Билл! Как же мне плохо. Шальная какая-то стала. Словно не живу. Существую. Свет в глазах погасили. Болью душу пропитали. Как он говорил… «Когда мне плохо, я ложусь на пол и стараюсь не думать о проблемах» — «И что, помогает?» — «Да, это мне помогает прийти в себя». Я сползла на прохладный пол под люстрой с вентилятором и постаралась расслабиться. Мысли все время возвращались к нему, к тому поганому вечеру, к той божественной ночи. Я разговаривала с ним, глядя на звезды. Со стороны это выглядело, наверное, кошмарно, но мне приятно было думать, что может быть и он так же где-то смотрит на звезды и говорит со мной. Неееет! Какой бреееед! Бред сивой кобылы! Я для него шлюха. Шлюха, на которую ему плевать. Шлюха, которая нужна была только для того, чтобы решить ряд определенных психологических проблем. Меня использовали и выкинули. Отшили грубо и конкретно. Да еще обвинили черт знает в чем. Он не будет смотреть на звезды и говорить со мной. Я не нужна ему.
Хотелось забраться в норку, свернуться калачиком и впасть в состояние анабиоза. Спрятаться от всех. От общения с людьми, от яркого солнца за окном, от пения птиц, от ветра, жары, стужи, дождя, от всего того, что сейчас кажется лишним. Хотелось уснуть и больше не проснуться. Закрыть глаза и не видеть ничего. Не слышать. Не ощущать. Не осязать. Не чувствовать. Как же больно в груди. Как невыносимо больно. Как страшно просыпаться каждое утро и понимать, что еще один день впереди. Что он будет таким же, как предыдущий. Что потом наступит ночь. Еще одна ночь. Такая же, как предыдущая. Ты ходишь по улицам. Твое тело совершает привычные ему действия заученными движениями. Твой язык отвечает на поставленные вопросы вдолбленными в память словесными конструкциями. А твой разум где-то далеко. Его нет здесь. И только боль напоминает, что ты еще живешь… существуешь… я хочу умереть… я не хочу больше жить… я хочу туда, где нет боли… я хочу лететь к солнцу-леденцу сквозь зефир облаков так, как научил меня он…
Ухо уловило знакомую мелодию. Она кралась сквозь занавеску, которая полоскалась под легкими порывами горячего воздуха с улицы. Я сошла с ума. Я слышала лежа в гостинице на полу, в центре Каракаса, в Венесуэле, в Латинской Америке, на другом конце земного шара русскую песню!
Плачь — я не откликнусь.
В этой квартире холодно слишком,
В эти минуты падает небо —
Так и оставим…
Пусто, как же пусто и темно. Одиночество накрывает волной, душит, давит, тянет на дно. Я пытаюсь выплыть, карабкаюсь, бултыхаюсь в водовороте произошедшего — безрезультатно. Тысячи пузырьков-событий крутятся перед глазами, мельтешат, показывая мелкие ошибки, приведшие к кораблекрушению надежд. Нельзя было так делать, нельзя было говорить, нельзя было вести себя так.
Боль тем и полезна,
Что заставляет двигаться дальше.
Мне б твои мысли — я б в свои песни…
Просто представим.
Отчаянье связывает руки, рвет вены. Я кричу. Кричу так громко, как только могу. Словно криком можно вырвать из груди эту страшную боль, уничтожить отчаянье, притупить страшное чувство одиночества. С криком уходят последние силы. Я больше не могу противостоять потоку. Всё, чтобы я не делала, всё, к чему бы я не стремилась, — всё разрушено. Больше нет ничего… Мир умер… Перестал существовать… Я расслабляюсь и иду ко дну… Какой смысл барахтаться, если ничего нельзя исправить. Если ничего нельзя вернуть… Если нельзя вернуть тебя!
Пусть ты не случился,
Я не жалею, я привыкаю.
Рыбы и змеи — сколько их будет
В этом романе?
Я ревела. Громко. Совершенно не боясь, что меня кто-то может услышать. Сжалась в комок и ревела. Мои губы шептали знакомые слова. Каждое слово проходило сквозь тело, переплеталось с венами, проникало в каждую клеточку, расщеплялось на атомы и прорастало в душе.
Грусть и сигареты,
Что может лучше, лучше чем это?