– Тико-Пума, оставленный мужем командовать гарнизоном, послал гонца-часки в Уануко, – в ходе неспешной беседы сказала Талла. – Он сообщит Майта Юпанки, наместнику провинции, о нападении мохос и приходе виракочей на помощь.

Антоненко и Новицкий переглянулись. Это было упущение. Утечка подобной информации нежелательна. Она может негативно отразиться на деятельности Уварова и Синчи Пумы. Под угрозой могли быть даже их жизни. Видно поняв мысли гостей, женщина продолжила:

– Из долины есть только один неширокий, но длинный проход в ущелье между отвесными горами. Дорога по нему ведет в старую крепость инков и дальше в Уануко. Перед входом в ущелье – только один пост гонцов-часки.

Поняв намек Таллы, Николай спросил:

– А есть ли другой путь?

– Только через земли уанта и уру. Но это далеко и долго бежать. Там постов часки нет.

– Я сейчас же отправлю туда десяток своих казаков на перехват, – предложил Новицкий.

– Нет. В таких делах не надо спешить, – остановил его Николай. – Может, оно и к лучшему. Это поможет Олегу в его миссии. Но скрытно отправить небольшой отряд уаминка необходимо. Для перехвата новых гонцов. В долину всех впускать, но никого не выпускать. Извините, многоуважаемая Талла, но мы вынуждены вас покинуть. Дела!

Выходя вслед за Новицким из дома, Антоненко резко повернулся к провожавшей их хозяйке и тихо спросил:

– Талла! Вы знаете, для чего мы сюда пришли?

– Да, Ника Тима, сын Виракочи! – в ответ прошептала женщина, почти прильнув к Николаю. – Дядя и твой курака Ол Увар сказали мне. Я желаю этого с детства. Земля предков снова стала нашей. И я счастлива!

– Если живущие здесь инки узнают об этом, будут ли они с нами воевать или уйдут?

– Битвы не будет. Они увидели твою силу. Некоторые уйдут, но другие останутся. Здесь их дом, им некуда идти. Прошу тебя – не убивай их. Я к ним привыкла…

– Хорошо. Пусть живут. Но предупреди, чтобы не было предательства. Иначе…

В ответ женщина нежно улыбнулась, прикрыла глаза и слегка кивнула головой.

Сейчас она напомнила Николаю Тани. Та точно так же делала, когда молчаливо соглашалась с ним. Посмотрев на Таллу, Николаю вдруг захотелось ее обнять и крепко поцеловать. «Прямо как моя Танюшка, такая же красавица! – промелькнуло у него в голове. – Вот старый хрыч Синчи Пума! И умеет же гарных девок подбирать для нужных начальничков!» Прогоняя шальную мысль, Антоненко встряхнул головой и поспешил за Новицким.

После схватки и поимки беглецов-мохос всадники остались ночевать на своем берегу. Стреножив лошадей и пустив их пастись в густой траве, казаки расположились возле костров. Готовили ужин и пели свои песни под таким уже ставшим привычным близким звездным небом. Кто-то затянул песню про черного ворона. Затем продолжили: «Не для меня придет весна, не для меня Дон разольется…»

На Максима нахлынуло чувство, которого он ранее никогда не испытывал. Тоска по Родине, по ее полям, лесам, ручьям… Тому, чего он раньше не очень-то и замечал. А когда всего лишился, то понял, что все эти не замечаемые ранее мелочи являлись составляющими его русской души. И еще песни. Без русской песни нет русского человека. Когда поешь вместе с другими любимые твоим народом песни, ощущаешь себя частичкой большого, целостного и сильного мира. Духовного мира, без которого тебе одиноко, и ты не сможешь прожить без него.

– Что, казачки, приуныли?! – воскликнул сидящий рядом Левченко. – Мирон! А ну-ка давай нашу, про родной Терек!

Осадчий расправил плечи, пригладил свою бородку и кашлянул в кулак, прочищая горло.