Когда моторикша уперся в кишащий народом Пахаргандж, ЭмСи совсем скис, хоть и делал вид, что доволен, было заметно, что ему тут неловко и неуютно, единственное, что еще зажигало искры в его взгляде — это удивление и любопытство.

Не успели мы вытащить рюкзак из повозки, как ЭмСи расплылся в улыбке и стал показывать рукой на толпу туристов, среди которых я тут же заметил Иша, который сонными глазами смотрел по сторонам, стоя на противоположной стороне Main Bazara, в трех метрах от нас, и никак не хотел замечать наши персоны. Но как только ЭмСи затянул свое «Chotu paaaaagal!» и «Baralaaande!», Иш уставился сначала на ЭмСи, потом на меня, и кинулся нам в объятья. Мы сразу отвели ЭмСи в «Хари Раму», где взяли номер с кондиционером, я боялся, что без него ЭмСи просто не выдержит и сбежит на ближайшем автобусе, не дождавшись самолета. В номере ЭмСи приободрился, забил чиллам и потребовал пива. Все пять часов он, как и Арсений в начале нашего путешествия, просидел в номере, ограничившись посещением обувной лавки, где ничего не купил и, издеваясь над продавцом, ходил между рядами с туфлями, приговаривая: «O, Indian quality — bencho! Bad design, baya!»[147].

В аэропорту ЭмСи вел себя так же, как на автовокзале Манали, улыбался всем и вся, восхищался устройством для взвешивания ручной клади и вереницами багажных дорожек, которые везли его рюкзак. Переживали только я и Иш, потому что в отеле мы все-таки обнаружили и изъяли у него тщательно запрятанные, не подлежащие перевозу вещества, но полной уверенности в том, что он не везет с собой еще пару толл, у меня не было, а Иш был в этом даже уверен. Местные полицейские не столь придирчивы, как домодедовские таможенники, но все же они располагают в своем арсенале турникетами-сканерами и парой спаниелей, которые, хоть и страдают от жары, но иногда исполняют свои обязанности ищеек. Я вздохнул только тогда, когда ЭмСи, проходя через сканер и задрав руки вверх, словно военнопленный, заорал на весь зал бородатому сикху в пагонах: «Nothing! Nothing, my friend!»[148].

Бодрый настрой ЭмСи улетучился сразу, как только он увидел самолет и услышал гул турбин. «This fly?»[149] — спросил он, но, не дождавшись ответа, вскочил на трап и побежал в салон за Ишэм, я сунул билеты в руки стюарда и погнался за ними. В самолете ЭмСи успокоился и развлекался кнопочками вызова стюардесс, индивидуального обдувателя и инструкцией на случай ЧП. Пока самолет выруливал на взлетную полосу, ЭмСи отвлекался на стюардесс, отпуская похабные шуточки, но когда они попросили пристегнуть ремни и исчезли, ЭмСи снова растерялся.

Самолет набирал скорость, я помог ЭмСи застегнуть ремень, с которым он никак не мог совладать, затем он, бледнея, спросил: «What is happening?»[150]. Я не удержался и сказал, что сейчас «очень-очень сильно разгонимся, что аж лицо будет похоже на голову Ганеши». ЭмСи ничего не ответил, но так схватил меня за руку, что я чуть ее не лишился.

Спустя пару часов, во время которых ЭмСи восхищался тем, что летит выше самих облаков, и что это в пять раз выше Ротанга, самолет приземлился в Даболиме. Мы откупорили бутылку виски, запрыгнули в такси. «Welcome to Goa, MC![151] — поздравил я его, на что он ответил: «Yes, baya, in Goa. But strange air here — like in bathroom with very hot water!»[152].

Подъезжая к мосту через залив возле Панаджи, я попросил Иша закрыть ЭмСи глаза, дабы он раньше времени не смог оценить тот объем воды, который ему предстоит увидеть завтра.

Проснувшись, отправились к океану через пальмовую рощу. ЭмСи разглядывал верхушки пальм, ему не нравился здешний климат, но он радовался песку, который щекотал его пятки. До океана оставалось всего пятьдесят метров, но его не было видно из-за песчаной дюны перед пляжем. Я закрыл ему глаза и велел следовать за нами. Когда мы вышли на песчаный холм, откуда были видны пляж и море, и где впервые с Арснием напились рома, я отпустил руку, и ЭмСи открыл глаза.

ЭмСи задыхался, хватал воздух ртом, пытался улыбнуться, что-то сказать, с широко открытыми глазами он не моргал, только изредка медленно опускал и поднимал веки и — смотрел.

Я не знаю, что он видел в этот момент, но ему можно было завидовать — он был встревожен, озадачен и счастлив. Не знаю, о чем он думал, но когда ЭмСи очнулся и сделал первый шаг, он только и сказал:

— Beautiful, baya! Ocean!!![153]

И все же в Гоа ЭмСи казался потерянным! Вокруг все было непривычно, и даже местные индусы спрашивали, из какой страны он приехал. ЭмСи отвечал, что он мексиканец, гордо вздергивая подбородок, выставляя напоказ аккуратную эспаньолку, над коей долго трудился после утреннего чиллама. Постоянное употребление манальского жаргона и словечек, рожденных в разговорах с итальянцами, японцами, французами и проч. впрямь обличало в нем гражданина незнакомого государства. А царские манеры и повелительное обращение было столь убедительным, что гоанцы все как один велись на его легенду.

ЭмСи не привык много передвигаться, и постоянные поездки на мотоциклах в Чапору, Анджуну, Калангут и т. д. его бесконечно утомляли, и вскоре мы стали ограничиваться Арамболем.

Просыпался ЭмСи рано, около шести, и отправлялся на пляж, где в это время кроме рыбаков не было ни души. Неспешно прогуливаясь вдоль линии прибоя, он пытался понять и разгадать смысл всего, что он видел. Глядя на рыбацкие лодки, дрейфующие неподалеку, ЭмСи застенчиво спрашивал, почему они не тонут. Завидев рыбака, барахтавшегося в волнах, отцепляя сеть от лодки, ЭмСи громогласно взрывался: «О-о-о-о Chotu Paaagal Swimming!». Когда я показывал ему на дельфинов, подплывавших довольно близко к берегу, ЭмСи пытался представить себе их размер, разводя руками совсем как наши рыболовы, а когда я сказал, что самый маленький из них, наверное, с него ростом, ЭмСи никак не хотел верить, поэтому рассказ про китов я решил отложить. Шарахнувшись от крабов, роющих норки у линии прибоя, ЭмСи вопросительно посмотрел на меня, я объяснил, что эти существа не рыба и не мясо, но что их можно есть, а подняв ракушку рассказал, что такие штучки находят и на вершинах его родных гор, так как раньше они были дном океана. Но когда ЭмСи раз двадцать повторил «О-о, bencho!» и в ужасе затряс головой, а затем начал истерично смеяться, хлопать меня по плечу, а себя по коленке, восклицая, как здорово я пошутил, я понял, что, наверное, не стоило затрагивать святое.

Некоторые вещи были за гранью его понимания, и мы отправились купаться. ЭмСи робко зашел в воду по колено, и наотрез отказался идти дальше. Ему потребовались все душевные силы, чтобы зайти еще чуть дальше, после чего первая набежавшая волна выбросила его на сушу. Мы скопом пытались затащить его обратно, но все наши усилия оказались тщетными, как только вода достигала его пупка, он бросался назад.

Единственным его увлечением было сидеть в прибрежной кафешке, пить пиво и бросать неоднозначные взгляды на проходивших мимо женщин.

Возможно, нам не стоило показывать ЭмСи то, чего бы он никогда не увидел. И пусть будет луна с пятнами, океан с дельфинами, снежная зима в костромской области — он будет счастлив только у себя дома.

Пришло время прощания, и ЭмСи стал зазывать нас обратно к себе:

— Come, come to Manali! — говорил он и улыбался, как продавец леденцов.