Шон провел пальцами по волосам и посмотрел на меня.

— Так лучше?

А я не мог отвести глаз от его груди, его рук. Каждая линия, каждый сантиметр тела, каждая четко обрисованная выпуклость и впадинка его мышц были как произведение великого скульптора. Все его тело будто анатомический шедевр. Широкая грудь, потемневшие и затвердевшие соски. Отмеченные тенью ребра, упругий и напряженный пресс. Я запрашивал, чтобы фигура была как у пловца, и Шон получился… самим совершенством.

— Тебе нравится то, что видишь, — заметил он. И это был не вопрос. Вне всяких сомнений. Шон все равно мог отследить расширение зрачков и учащение сердцебиения, так какой смысл отрицать.

— Да.

И он расстегнул пуговицу на брюках, а затем потянулся к молнии. От звука расстегиваемой молнии исчезла почти вся моя выдержка.

Брюки скользнули вниз по его четко очерченным бедрам и упали на пол. Шон просунул пальцы под резинку трусов. Хотелось ему сказать, чтобы он оставил их и что моя сила воли на исходе. Были заметны очертания прижатого к бедру члена, от вида которого у меня чуть слюнки не потекли. Я не хотел пользоваться ситуацией, ведь речь не обо мне. Шону необходимо было осознать свое существование.

Поэтому ему нужно было увидеть себя целиком.

Он стянул трусы вниз, и я рефлекторно сглотнул.

Господи.

Я старался смотреть ему в лицо. Старался. Но когда глянул в отражение, то увидел Шона целиком.

О. Мой. Бог.

Его член! Массивный. Толстый. И в полувозбужденном состоянии. Ствол с красивой головкой и с выступающими венками, налитые яйца, в обрамлении коротких темных волос. Господи помоги. У меня ноги подкосились.

— Тебе нравится то, что ты видишь, — сказал он низким, соблазнительным голосом.

Я мог только кивнуть.

— Хочешь ко мне прикоснуться?

Я устремил на него взгляд.

— Я хочу, чтобы тебе было комфортно, чтобы ты сам хотел моих прикосновений.

— Я хочу, чтобы ты ко мне прикоснулся.

Вот же черт.