Я сделал глубокий вдох и собрался с духом.

— Да, все именно так. — Потом я отвлекся, в очередной раз откусив кусочек сэндвича и проглотив его под пристальным взглядом Шона. — И да, история литературы мне нравится больше философии. Философия — это моя работа, и я ее люблю. Но литература — моя страсть.

— А они разве не переплетаются? — Шон с любопытством наклонил голову. — История литературы и философия?

Я уставился на него. Никого прежде это не интересовало.

— Да, — прошептал я. — И довольно часто.

— А какой твой любимый период в истории литературы?

— От истоков и до наших дней.

У Шона дернулся уголок губ в той самой ошеломительной ухмылке.

— Древнеегипетская иероглифическая письменность или находки времен Древнего Китая весьма уникальны.

Я отложил сэндвич, гадая, тест это или нет. А также размышляя, какая информация загружена в память Шона. Я специально оговаривал возможность обсуждать с ним книги различной тематики. Но его выбор египетской и китайской литературы определенно смахивал на проверку.

— Многие не отождествляют иероглифику и китайские письмена с литературой, — добавил я, прощупывая почву.

— Может, это и правда, что письмена и литература, хоть и связаны, но не являются синонимами, — ответил Шон. — И не все написанное в то же время является литературой в известном ее понимании. Но разве мы не можем утверждать, что иероглифическая письменность была литературой своего времени?

Я с трудом сдержал улыбку. Мне это понравилось. И даже очень.

— Возможно.

— Разве иероглифы не поэтичны? Или под литературой подразумевается только то, что написано на бумаге?

— Эти споры еще ведутся среди ученых. Спустя тысячелетия мнения всегда будут расходиться.

— А твое мнение?

— С учетом самого определения слова «литература», я считаю, что каким бы образом ни были написаны тексты, если они признаны культурной ценностью, то уже являются литературой.

Шон кивнул.

— А какого мнения велит придерживаться Академия в процессе преподавания?