Помолчали. Гондольер осмысливал новообретенные сведения о жизни на Марсе, а Копаев молчал, оасаясь снова попасть впросак. Наконец он решился.

— Видите ли в чем дело, — сказал Копаев гондольеру, — я совсем ничего не знаю о здешней жизни, мне бы хотелось это поправить. С кем я мог бы поговорить? Кто здесь лучше всех осведомлен? Вы знаете таких людей?

— Знаю, — сказал гондольер — отчего-то очень хмуро.

— Вы не могли бы свести меня с этими людьми?

— Мог бы. — Гондольер нахмурился еще сильнее и вздохнул — должно быть, эти самые осведомленные личности не вызывали у него симпатии.

— Так отвезите меня к ним, — попросил Копаев.

Гондольер кивнул и шмякнул веслом по воде, разворачивая лодку. Копаев испугался, что гондольер собрался отвезти его назад, в милицию, сдать как подозрительную личность в руки лейтенанта Колотилова. Но нет, лодка свернула на другую улицу.

Вскоре Копаев увидел птиц, великое множество чаек. Они белыми комками плавали на поверхности воды, время от времени ныряли в воду за серебристой рыбкой, время от времени сварливо покрикивали друг на друга. Чем дальше продвигалась лодка, тем птичья масса становилась плотнее. Особенно много птиц было возле трехэтажного здания, сложенного из такого же белого силикатного кирпича, что и мертвецкая, от которой совсем недавно Копаев был увезен милицией. Похоже, и то, и это здания были построены не так уж давно прямо на других, более старых зданиях, с крышей ушедших под воду. Еще одной примечательной деталью постройки, к которой приближалась гондола, была поднимающаяся над крышей труба, гигантским черным пальцем указующая в небо.

— Что это? — спросил Копаев, оглянувшись на гондольера. — Котельная?

— Крематорий, — мрачно ответил гондольер.

— Это юмор у вас такой, что ли? — раздраженно поинтересовался Копаев. — С настолько черным юмором я еще не сталкивался…

— Сами же просили к знающим людям отвезти, — угрюмо сказал гондольер. — Вон они, на крыше.

На краю крыши крематория сидели три человеческие фигурки: двое, обратившись к улице спинами, вроде бы о чем-то беседовали между собой; третья же фигурка сидела, свесив ноги с карниза, подставив солнцу чернобородое лицо.

— И что, с ними я и буду разговаривать? — спросил Копаев, взирая снизу вверх на троицу на крыше крематория.

— С ними, — сказал гондольер. — С ними самыми.

— М-да, — сказал Копаев, качая головой. — А я-то думал, что вы меня в библиотеку привезете или в архив какой-нибудь…

— Нету у нас библиотеки, — сказал гондольер. — А крематорий даже получше архива будет.

Копаев внимательным взглядом бывалого следователя прокуратуры обшарил открытое лицо гондольера, но так и не понял, шутил тот или говорил серьезно.

Гондола ткнулась носом в причал. Это был такой же плот с дощатым настилом, как возле морга или отделения милиции. Копаев поднялся со скамьи, пошарил в кармане брюк, достал помятую пятерку и протянул гондольеру. Тот посмотрел на деньги, потом, как-то очень грустно, — на Копаева и пятерку не взял.

— Что, мало? — спросил Копаев и снова полез в карман.