После полуночи огни в окнах постоялого двора начали меркнуть один за другим. Из дверей, голося, вывалилась засидевшаяся допоздна компания местной молодежи и направилась вниз по улице. Еще с полчаса ходили туда-сюда слуги, прибиравшееся в общей нижней зале. Наконец все затихло. Для верности Мак-Лауд выждал еще немного и поковылял в обход дома, ища плохо запертую дверь или перекосившуюся на петле ставню. Ужасно недоставало ножа. Свой собственный, с рукоятью оленьего рога, он потерял еще при попытке убить оборотня; заимствованный в Ренне отобрали паршивые мародеры Джейля. У ограбленного виллана нож, конечно же, имелся – кто ж выходит из дому без ножа? – но брать эту зазубренную полоску скверной стали на грубом деревянном черенке Мак-Лауд побрезговал, понадеявшись, что вскоре разживется где-нибудь клинком получше. Не разжился.

Владелец постоялого двора, похоже, держал слуг и домочадцев в строгости. Двери надежно заложены изнутри засовами, обе половинки ставень заперты на крюки, а что хуже всего – вдоль улицы то и дело топотали патрули ночной стражи, числом не менее шести-семи человек, размахивая факелами и изображая неусыпную бдительность. Должно быть, Бертран Транкавель распорядился усилить дозоры.

Дугал мысленно пожелал всему без исключения Бешеному Семейству передохнуть от песьей водобоязни – и довольно хмыкнул, оценив внезапно возникшую идею. Волкодлака, значит, изловить собрались? Так будет вам волкодлак! Во всей красе! С клыками из пасти и железной шерстью на загривке!

…Нет ничего более раздражающего для человеческого уха, нежели занудливое тявканье скучающей собаки, перемежаемое тонким надрывным воем. Псу нечем заняться, он сидит под окнами и выводит удручающую руладу, задрав лохматую морду к ночному небу… За долгие годы, проведенные в небезопасных странствиях и скитаниях, Дугал научился в совершенстве подражать кое-каким «голосам живой природы». Время от времени это умение оказывалось полезным: подать сигнал, например. Или выманить из надежного укрытия караульщика. Вот как сейчас.

В доме заскрипели половицы, послышались недовольные голоса разбуженных собачьим лаем людей. Лязгнул отпираемый замок – этого звука шотландец ждал более всего. По двору заметались отблески: неся фонарь, вышел спотыкающийся в полусне мальчишка-служка. Вполголоса проклиная четвероногую тварь, принялся светить вокруг, разыскивая животное. Судя по невнятному бормотанию, бедной псине грозило немедленное утопление в навозной яме с предварительным обдиранием шкуры и четвертованием.

Гостиничный служка слишком поздно заметил выросшую рядом тень. Хозяйственно погасив упавшую на землю лампу, Дугал сгреб поверженного бедолагу за шиворот и отволок подальше, на задворки гостиницы. На поясе у мальчишки болтался короткий нож, и Мак-Лауд на миг заколебался – как поступить? Прислуга «Белого быка» не сделала ему ничего дурного, просто случайно оказалась на дороге. Ладно, пусть валяется. Треснул он парня от души, и тот нескоро придет в себя. А опомнится, все равно ничего толком рассказать не сможет.

Переступив через порог и прикрыв за собой толстую дубовую дверь, шотландец угодил в мир привычных звуков и запахов. Дым очага, подгоревшее масло, хруст соломы под ногами… Ступеньки наверх, к комнатам постояльцев. Тускло освещенный чадящей лампой коридор, куда выходят четыре двери. Возле последней в тупике стоит скамья, на ней сидит и вполглаза дремлет, привалившись плечом к бревенчатой стене, некий коренастый лысоватый тип с короткой рыжей бородой, обрамляющей бульдожью челюсть. Меч в ножнах прислонен к стене – только руку протянуть. На поясе длинный кинжал.

Дугал не знал имени караульного, зато с необыкновенной резкостью и точностью вспомнил иное. Сегодняшнее утро, свист арбалетного болта. Тьма, стиснутое огненной петлей горло. Именно этот человек из отряда Джейля стрелял в него. И, вероятно, именно он потом, обшарив мертвое тело, закидал его комьями земли.

Ну, я ж тебя, подумал Мак-Лауд, чувствуя, как в груди поднимается волна холодной ярости. А что – он его? С голыми руками на меч? До тупичка шагов десять, беззвучно не подберешься, стоит ступеньке скрипнуть – пиши пропало… Тут в голову шотландца пришла мысль, от которой Мак-Лауд, несмотря на драматическую ситуацию, едва не заржал в голос – и, единственно усилием воли сдерживая гнусное хихиканье, потянул через голову вонючий крестьянский балахон…

Одна из ступенек, конечно же, скрипнула – негромко, едва слышно, но стрелок Ральфа провел немало времени в военных походах и опасных делах, научившись моментально пробуждаться от любого шороха. Лысый вскинулся, правой рукой нашаривая рукоять лежавшего рядом клинка… и оцепенел, хрипя и вытаращив глаза так, что они походили на два сваренных вкрутую яйца.

К нему беззвучно приближался убитый сегодня утром лохматый верзила – в той же изодранной в клочья рубахе, заскорузлой от крови по вороту и на боку, вокруг дыры, пробитой тяжелым болтом. В ямке под кадыком бугрился жуткий багрово-фиолетовый шрам, ноги были босы и окровавлены, а давешний мертвец шел себе и шел не спеша, вытянув перед собой руки со скрюченными пальцами. Шел и ухмылялся от уха до уха. Почему-то жизнерадостный оскал выглядел гораздо страшнее, чем если бы явившийся из небытия призрак завывал, грозя живьем забрать погубителя в адское пламя.

Стражник обратился в недвижную мраморную статую, в особенности напоминая оное изваяние цветом лица. Когда же Дугалу оставалось до него всего пара шагов, злосчастный арбалетчик издал странный утробный стон, похожий на гулкое «хооу-умм», с которым в болоте всплывает особенно крупный пузырь, и мешковато свалился с лавки. Дугал едва успел подхватить сомлевшего подручного Джейля прежде, чем тот грянулся на пол – и скривился от шибанувшей в нос вони.

– Ах, бедненький, весь испачкался… – брезгливо буркнул шотландец. – Надеюсь, попомнишь ты эту ночку и свою лихую стрельбу… Может, прирезать тебя, как ты того заслуживаешь? Да неохота руки марать… Черт с тобой, авось так свихнешься…

Мак-Лауд пристроил обмякшее тело в углу и сунулся к створке, охранявшейся лихим стрелком из арбалета. Она открывалась наружу и была для верности подперта поленом. Пленникам все равно некуда деться: через окно не вылезти, ибо крепкие ставни заперты снаружи, а ежели начнут звать на помощь либо попытаются вышибить дверь – подчиненные мессира Ральфа быстро призовут их к спокойствию.

Уже шагнув внутрь, Дугал сообразил – как бы сейчас верные соратники не испортили так удачно начатое дело своими воплями. Они ведь тоже справедливо полагают его усопшим. Если с перепугу рехнется лысый арбалетчик, то и поделом ему, а вот если подвинется умом ни в чем не повинный Гисборн или бедняга Франческо…

В комнате пленников еле тлел плавающий в плошке с жиром фитиль. Заслышав скрип открывающейся двери, прикорнувший у стола человек поднял голову. Лежавшая то ли на сундуке, то ли на широкой лавке фигура, с головой накрытая дорожным плащом, тоже зашевелилась – в темноте светлым овалом мелькнуло острое личико Изабель, вспыхнули отраженным светом две яркие точки глаз.

– Dolce Madоnna, – потрясенный дрожащий голос, раздавшийся откуда-то снизу, принадлежал Франческо – оказывается, мальчишка устроился на полу. – Мессир Дугал?..

– Скорее, его воскресший неугомонный дух, – надежда Мак-Лауда на то, что сейчас он наконец впервые узрит испуганную мистрисс Уэстмор, не оправдалась. Самообладание рыжей девицы выковали из лучшей дамасской стали, закалив в крови сотен поверженных врагов. Если она и была ошеломлена явлением вроде бы сгинувшего навеки шотландца, то на ее внешнем виде это никак не отразилась. Изабель бодро вскочила со своей лежанки, деловито осведомившись:

– Делаем ноги?