— Это я уже в курсе, сталкивался. Офигеть вы прекрасное общество выживших. Только что не жрёте друг друга. Хотя, наверное, всё ещё впереди. Как кашу доедите, так и приметесь…
— Послушай, ты, по голосу, вроде нормальный. И корабль у тебя какой-то есть, значит, и опыт…. Не хочешь стать капитаном медицинского теплохода? Я готов большую часть времени не выходить на палубу, ты будешь прятаться только когда у меня приём…
— Извини, лепила, у меня свои планы на этот апокалипсис. А так бы я с удовольствием, дело всяко хорошее.
— И куда ты плыл, когда столкнулся со Зоряном?
— На юг. Мне далеко, почти до моря.
— Так, может быть, согласишься хотя бы на время? Поплывём на юг, какая разница? Вдруг по дороге найдём кого-то, кто тебя заменит? Здесь много кают, человек пять можно разместить относительно безопасно, чтобы они друг друга не порвали. Если я просто уплыву на лодке, это кончится тем, что снова попробую кому-нибудь помочь, выдам, что я врач, меня опять поймают, и я окажусь в том же положении…
— Хм, тут есть что обдумать, — сказал Ингвар. — Некое рациональное зерно… Только вот ещё — так сложилось, что я не один. Эй, пацан, подь сюда! Пацан? Пацан, ты где? О, блин, ты что, газировки напился? Ты что, не слышал, что доктор сказал? Она же со снотворным! Готов, сопит в две дырочки. Ладно, что ты там говорил насчёт медицинского судна? Давай-ка прикинем хрен к носу…
Глава 5. «В детстве мне в голову вбили гвоздей люди добрые…»
— Нет, Ингвар, я не знаю, почему появился триггер агрессии. Я просто врач общей практики. С точки зрения патофизиологии, никаких изменений нет. Приём.
— Слушай, Стефтан, ты только не удивляйся вопросу… А что произошло-то? Я, видишь ли, в момент собственно катастрофы пребывал в… некоторой изоляции, скажем так. Увидел только последствия. Сначала было не до расспросов, а потом стало не у кого спросить. Что молчишь? Ах, да: «Приём!» Дурацкий селектор…
— Землетрясение произошло, разумеется. Приём.
— Это я, само собой, заметил. Меня аж с койки на пол выкинуло. Спросонья решил, что на корабле, кинулся к шлюпкам. И только налетев на дверь, сообразил, что я всё ещё в… Ну, в общем, там же, где и был. Хорошо, что здание оказалось достаточно прочным, чтобы не упасть мне на голову, но всё же недостаточно, чтобы я из него не выбрался. Но вот что я тебе скажу: не бывает таких землетрясений, чтобы весь мир в труху. Приём.
— Сразу после мне было ни до чего, как всем медикам. К нам потоком тащили раненых, больница была в руинах, мы оперировали в палатках при свете ацетиленовых фонарей… Ну, ты помнишь, что тогда творилось. Электричества нет, воды нет, лекарства откапывают добровольцы в завалах, большая часть пострадавших в таком состоянии, что их и в реанимационной палате было бы не спасти. Мы работали сутками, падая на несколько часов поспать на раскладушки и снова возвращаясь к операционным столам. Травматические ампутации, шоки, переломы, синдром сдавливания, ожоги, сотрясения — весь курс медицины катастроф за несколько суток. Через несколько дней стало чуть полегче. Потому что все тяжело пострадавшие уже умерли, да и медикаменты у нас закончились, так что оставшимся мы уже мало чем могли помочь. И вот тогда я услышал, как один из тяжёлых пациентов — без обеих ног, с разрывами внутренних органов, чудо, что ещё живой, — рассказывал, что причиной был очень сильный взрыв. Настолько мощный, что изменил наклон оси вращения планеты и вызвал множественные разломы коры. Приём.
— Фигня какая-то, Стефтан, извини. Я немного понимаю во всяких взрывающихся штуках, и нет на свете ничего такого, что может так бабахнуть. Даже ядерное… Впрочем, неважно, его тут не было. В общем, если собрать всю взрывчатку мира и подорвать в одном месте, не выйдет потягаться даже с обычным вулканом. Люди вечно переоценивают своё могущество. Приём.
— Наверное, ты прав. Тот пациент тоже удивлялся. Единственная причина, которая приходила ему в голову — падение крупного астероида. Достаточно большого, чтобы пробить глубокий кратер и взорваться в глубине коры. Но это только предположение, он не знал точно, поскольку занимался исследованиями земли, а не космоса. Приём.
— Вполне разумная гипотеза. Странно только, что такую здоровую штуку не заметили на подлёте. Её, наверное, даже без телескопа было бы видно. Впрочем, какая теперь разница. Слушай, у меня к тебе ещё один странный вопрос… Ты случайно не знаешь, почему до катастрофы люди были… ну, совсем не агрессивными? Приём.
— Не совсем понял твой вопрос, Ингвар. А с чего им быть агрессивными? Приём.
— То есть то, что люди не проявляли друг к другу агрессии — не убивали и даже не дрались, — это нормально? Их для этого не кормили таблетками и не отрезали ничего в детстве? Приём.
— Знаешь, Ингвар, ты действительно очень странный… Разве люди могут убивать людей? Теперь могут, конечно, но только в состоянии, когда они не люди. В этот момент высшая нервная деятельность отключается из-за критического выброса в кровь нейромедиаторов, и они не осознают своих действий. Но намеренное причинение вреда… Такое бывает в случае повреждения мозга или нарушения работы гормональной системы, но это не моя специализация. А ты так говоришь, словно это не редкая патология, а норма. Нет, отвечая на твой вопрос, никакого медикаментозного подавления выделения катехоламинов или, тем более, хирургических операций на надпочечниках массово не проводилось. Это, знаешь ли, сложно было бы скрыть. Приём.
— А если какие-то препараты добавлять незаметно в еду или воду? Тогда их будут получать все, но никто не будет знать… Приём.