Глава 4

Даже в детстве мне не уделяли так много внимания, как в эти дни. А ребенком я была избалованным, папиной принцессой. Потом отца уволили с высокой должности, доходы резко упали, а жизнь изменилась.

Со мной разговаривают врачи, психологи, полицейские. Пытались и журналисты, но я отказалась давать интервью. По первым же вопросам догадалась, к чему они клонят — им нужно за что-то зацепиться, чтобы раздуть скандал. А я не в том состоянии, чтобы ловко лавировать между скользких тем и взвешивать каждое слово. Штурм пошел не по плану, начался в тот момент, когда заложница все еще находилась в здании, я могла попасть под раздачу.

А еще я поняла, что никакого вертолета не было. Не было летчика-самоубийцы, согласившегося вывезти непредсказуемых преступников из города. Не было приказа идти на уступки.

Спецназ готовился к штурму. Вожак был не так прост, а после недавнего случая, когда мирный переговорщик ликвидировал террориста, и вовсе не доверял якобы милым психологам.

Бойцам нужно было поднять жалюзи, чтобы смог работать снайпер. И по возможности освободить побольше людей. Каким-то образом они выяснили о пристрастиях вожака, выбрали парня, который в его вкусе. Попытались обыграть.

Смело, абсурдно! Он вызвался сам.

Если бы штурм начался, когда мы все находились внутри, процент выживания был бы явно ниже ста.

Я честно рассказала, как все было, — и врачу, и начальнику Ярослава, солидному мужчине по фамилии Тодоров. Да, следовало бы скрыть факт моей глупости. Мне велели смотреть в пол, но я не послушалась. И он за это пострадал. В ходе драки он получил сотрясение, двойной перелом нижней челюсти, на которую пока наложили шину и которую планируют прооперировать через пару дней. Прогнозы благоприятные, после всех манипуляций и реабилитации он сможет говорить и кушать твердую пищу. Хоть бы это так и было!

Руководству Ярослава понравилось, что я не стала выгораживать себя, — наоборот, старательно оправдывала их спеца, требовала его наградить. Мне разрешили его навестить в больнице, где я столкнулась с его родителями. И снова все честно рассказала. Они имеют право знать, что их сын — герой.

Если отец отнесся с пониманием — он тоже при погонах, то мама выволокла меня за волосы из палаты и пожелала всего самого страшного. Она была на эмоциях, я ее не виню.

Вечером мне позвонили с незнакомого номера и сообщили, что Ярослав не спал и был свидетелем сцены в палате, ему понравилось, что я пришла. И если я хочу, то могу проведать его еще раз, чтобы пообщаться без свидетелей.

Он слегка приподнимается и я подтягиваю подушку повыше, чтобы он мог принять более удобное положение полусидя. Пульс стучит в висках, я все время смотрю ему в глаза, пытаясь прочитать мысли. Что если он меня ненавидит? Презирает? Ассоциирует с болью?

Если бы мне не позвонили прошлым вечером, я бы не решилась прийти снова.

Что-то нужно сказать. Поблагодарить? Его глаза немного мутные, да и в общем он выглядит неважно: сильный отек на лице, губы синие, челюсти в прямом смысле намертво сцеплены шиной. Для закрепления эффекта подбородок зафиксирован пращей.

— Можно я просто посижу с тобой немного? — наконец, спрашиваю. Он выглядит удивленным, но кивает. Я пододвигаю табуретку ближе к изголовью, присаживаюсь. Это хорошо, потому что колени рядом с ним дрожат. Все это время я держу его за руку. Наверное, у него температура, он такой горячий… как солнышко.