— Хорошо, — соглашается Ярослав, выключает радио. — Я тебе сейчас все скажу как есть. Ты, главное, помни, что я люблю тебя, хорошо? — дождавшись моего кивка, он продолжает: — Я сорвался на сборах в первый же день, — он больше не улыбается, говорит спокойным ровным голосом. — Ситуация была неоднозначная, я сделал все правильно, но перестарался. Меня отправили домой работать с психологом.

Вот так просто. Объяснение, которого я так сильно ждала все это время, уместилось в несколько предложений.

— Что же произошло? — от волнения прижимаю руки к груди.

— Я заменял инструктора на стрельбище. Один мужик — новенький, но не из наших — во время того, как я объяснял суть упражнения, выстрелил автоматной очередью по земле в метре от меня. За это я разбил ему морду в кашу.

Я сглатываю.

— В метре от тебя?

— Да. Рука у него дрогнула или прикольнуться хотел, выказать неуважение ко мне лично или еще что-то — не имеет значения. Если бы дуло было направлено чуть выше — я или какой-то другой парень не вернулись бы домой.

— Какой ужас, — от истерики меня спасает лишь совершенно ровный и успокаивающий голос Яра. Без эмоций. Прямой открытый взгляд его уставших глаз.

— Ошибка недопустимая. Представь, если все начнут баловаться на стрельбище. За такое не ругают, а сразу бьют. Я думал, зашибу его до смерти, но меня оттащили. Его отстранили, мои действия посчитали оправданными, но я перестарался, пары ударов вполне хватило бы. Поэтому сняли со сборов и вернули домой работать над вспышками гнева. Как понимаешь, это была не просьба, а приказ. Мы с психологом копнули, а внутри у меня, оказывается, яма образовалась, прикрытая хворостом. Фигурально выражаясь. Мне надо было с этим разобраться. Одному, Кать.

— Из-за меня? — я тоже говорю спокойно. Время эмоций прошло, нам нужно выяснить до конца обстоятельства нашей ссоры.

— Вот поэтому я и не хотел тебе говорить, — его глаза на мгновение светлеют, — чтобы ты не винила себя. Это только между мной и немцем, тебя не касается никоим образом.

— Яр, надо перелистнуть ту страницу.

— Никто не может тебя обидеть и остаться при этом в живых, — говорит упрямо. — Не в моей картине мира. Я его избил, но вовремя остановился, потому что позаботился о себе. О своем будущем. Не хотел терять работу и карьеру. Знал, что ты, уютная и нежная, ждешь дома, и я хотел к тебе вернуться. Понимаешь, я позаботился о себе. Притом, что сам допустил эту ситуацию. Я не отвез тебя в свое жилье, я не поменял эти чертовы, блть, замки! Хотя знал, что они скрепкой вскрываются за минуту! Я думал о себе, своей ревности, своей жизни, тогда как моя первоочередная задача — обеспечение твоей безопасности. Ты попала в жернова. За это я себя возненавидел.

Он смотрит на меня очень серьезно.

— Не плачь, пожалуйста, — говорит он. Пальцами вытирает мои щеки, и я обхватываю его лицо ладонями.

— Но со мной все в порядке, Яр. Я это пережила благодаря тебе. Для меня самое главное было — это сделать тебя счастливым, и у меня не получалось. Никак не получалось.

— Это только моя проблема, и мне надо было с ней разобраться. Я не псих, прекрасно понимаю, что если бы меня посадили, тебе было бы лишь хуже, — он отрывает мои ладони от своего лица, целует их по очереди несколько раз. — Принято считать, что осознание проблемы — это половина ее решения. Это неправда. Иногда нужно просто время. Время, чтобы смириться со своим бессилием, со своей ошибкой. С тем, что подвел тебя.

— Я люблю тебя.

— И я тебя, Катюша, — он притягивает меня к себе, обнимает.

— Тебе надо было рассказать мне сразу.