— Вполне прилично, учитывая сильный стресс, под которым живет постоянно. Можете себе представить ее состояние? — Он поправил галстук. — В некотором роде вы четверо близки мне, как дети. И зная, что всего один в опасности… — Профессор Кейд отодвинул стул и встал. — Я предпочитаю об этом не думать.

Он пожелал нам хорошего вечера и вообще всего хорошего, после чего отправился наверх через кухню.

Арт стучал пальцами по столу.

— «Орези», — произнес Хауи, глядя в никуда.

Несмотря на впечатляющее кулинарное мастерство Клайва Веска, это был не самый радостный ужин.

На следующий день я прошел пешком от Мейн-стрит до восточной части Фэрвича и оказался на Поси-стрит, где жила Эллен. Наконец-то нас порадовал красивый день, ясный и тихий. Везде бросались в глаза лужи, кучи серого тающего снега, сосульки падали с крыш и пробивали дыры в сугробах. Я позвонил в квартиру девушки, стоя перед входом в дом, а пока ждал, бросил несколько снежков в телеграфный столб. На краю канавы, по которой уже текла вода, сидела ворона.

Я снова позвонил, подождал еще минуту и ушел. Потом отправился на Мейн-стрит как раз, когда мимо проехала черная машина, разбрызгивая лужи. Она завернула на Поси-стрит и проследовала до конца улицы. Солнечный свет отражался от стекол. Я обернулся, подумав, что это может быть «сааб» Эллен, но быстро понял — проехал черный «ягуар».

Он завернул на подъездную дорожку, не снижая скорости, и остановился уже там. Из машины вышел Хауи в солнцезащитных очках, свитере с воротником-хомутом и бумажным пакетом в руке. Судя по всему, в пакете лежала бутылка вина. Эллен вышла с другой стороны, с кресла для пассажира. Ее красный шарф развевался на ветру. Художник что-то сказал, и она засмеялась, приложив руку в черной перчатке к щеке. Я уже собрался поднять руку и окликнуть их, но тут девушка обернулась, глядя на покрытую лужами подъездную дорогу, выискивая сухое место. Хауи взял ее за руку.

Их руки соединились. Пальцы художника обвили ее запястье. Эллен смеялась, он беззаботно улыбался. Я подумал о фотографии Хауи в ее альбоме. Художник только-только просыпается, рыжие волосы спутаны, он без рубашки, лицо помято. Средневековые предсказатели иногда определяли будущее по отпечаткам лиц на смятых подушках. Мне подумалось, что, возможно, следовало поступить точно то же.

Я посмотрел снова, увидел стройные ноги в обтягивающих черных чулках, черные ботинки и серую юбку до середины бедра. Черный свитер плотно обтягивал фигуру Эллен, подчеркивая узкую талию и красивую форму груди. Хауи обнял ее за талию. Amor de lonh… Он притянул ее поближе, она быстро ткнула его в бок пальцем, а затем они стали подниматься по ступенькам. Ветер зашуршал среди веток…

Я направился прочь, но не туда, откуда пришел, а на окраину города, миновал зеленую водонапорную башню Фэрвича и почерневшую от сажи церковь святого Игнатия. Меня слепило солнце, отражавшееся от серебристых луж — остатков растаявшего снега. Я остановился у какой-то таверны, построенной из дерена и кирпича и заполненной стариками. Внутри стены оказались обшитыми темными панелями.

В таверне стояла тишина. Я сел в конце зала, на мягкое сиденье, за массивный деревянный стол. Рядом стоял музыкальный автомат, выключенный из сети — забытый и пыльный. Стены украшали геральдические символы на мебельном ситце с белым жеребцом, вставшим на дыбы. Щиты пересекали два серых меча. Гербы подсвечивались снизу оранжевым светом настенных светильников. У барной стойки в ряд сидели пожилые люди с опущенными головами. Бармен быстро и молча подходил к каждому и заново наполнял стаканы. Рукава у него были закатаны до локтей, через одно плечо перекинуто длинное белое полотенце. Лысая голова мягко блестела под барным освещением.

Я откинулся на обитую спинку сиденья и уставился в потолок, глядя, как тени растворяются и превращаются в образы, в которые пожелают. Там встречались кружащиеся молекулы, темные полосы, дрожащие геометрические фигуры, которые раскачивались на пересекающихся балках. Мои мысли были противоречивыми и несвязными: черный блеск «ягуара» Хауи, мертвая кошка, которую я видел в лесу вместе с Николь, наркоман, обслуживавший нас за столиком в «Свистке», когда Дэн был еще жив и мы отправились за яблоками… «Labor omnia vincit. Amor vincit omnia». «Труд все победит… Любовь побеждает все».

Я рассмеялся себе под нос.

Кто-то промелькнул рядом, я заметил это краем глаза. Это оказалась женщина в старом зелено-белом полосатом льняном переднике. Она явно пребывала в плохом настроении, седеющие волосы были собраны и заколоты на голове. Женщина положила мне на стол маленькую салфетку и обернулась в направлении бара перед тем, как снова перевести усталый взгляд на меня.

— Хотите содовой или еще чего-нибудь? — спросила она.

— С виски, пожалуйста.

Женщина приподняла брови и уперла одну руку в бок.

— Правда? — спросила она. Голос звучал резко и скрипуче, чем-то напоминая старую бритву.

Я улыбнулся: