– Лжешь, собака! Не могли вы, сиволапые, Михаила Гордеевича разбить. Мозгов у вас для этого маловато.

Остальные "благородия" при этих словах скривились, будто уксуса хлебнули (ну еще бы – так глупо сорваться), а Гришка обрадовался:

– Ну вот вы и вскрылись, "господа, просто идущие домой"! А я, с трупа вашего Гордеича, лично, вот этой рукой (тут он явно преувеличил) документы забрал. Так что и мозгов, и смекалки у нас хватило, чтобы малыми силами отборную белую сволочь в землю загнать! И вас к ним сейчас присоединим!

Говорливый пленник, после Гришиного пассажа попытался было вскочить, но стоящий за его спиной боец, ловко влепил прикладом по спине и штабс, навалившись на стол, сдулся. Его друзья замерли, настороженно сверля меня глазами. Я же, лишь хмыкнул:

– Так. Ну, с вашей конечной целью мы окончательно определились. Непонятно только, почему к Деникину, когда страна с немцами воюет?

Тут хрипло дышащий штабс-капитан, оторвал голову от стола и сипяще выкрикнул:

– Да потому что сейчас главное, красную мерзость изничтожить! Чтобы всё мнящее о себе быдло, землю жрало перед смертью! На кол вас! На кол! Всех! Господи, об одном жалею – не успел с Михаилом Гордеевичем уйти! Я бы вас тварей, зубами грыз!

У капитана изо рта летели какие-то темные брызги и в конце он захрипев упал на стол, с которого безвольно соскользнул вниз. Поднялась небольшая суета, когда парни, стоящие в конвое, принялись теребить беляка. Потом один из них поднялся и недоуменно констатировал:

– Дык он того – помер…

Я мазнул пальцем одну из темных капель на столе. Хм… кровь. Парочка его спутников, которых в это время оттеснили к стене синхронно сняла фуражки и перекрестилась. А потом подполковник пояснил:

– Анатолий Федорович, был ранен осколками гранаты в спину и в бок. Не долечившись из госпиталя ушел. Думал к Дроздовцам присоединиться. Не успел… Поэтому пошел с нами, хоть и был еще крайне слаб. Дня три назад кровью кашлять начал. А теперь вот…

Я зло прищурился:

– Это "вот", для данного господина, вполне закономерно. Его не ранение добило. Ненависть изнутри сожрала. Не к врагам ненависть, а к своему же народу. Мне лишь странно, чего это конкретно вы, до сих пор такие спокойные и слюнями не брызгаете. Или боитесь? Так ведь, Григорий Иванович вам ближайшую перспективу обрисовал. Нечего уже бояться. Ну – высказывайтесь напоследок!

Тут я вовсе не лукавил. Тех же немецких пленных оставил в живых, потому что они опасности не представляли. Рано или поздно, фрицы уйдут домой и о России станут вспоминать лишь в кошмарных снах. А вот эти останутся здесь и будут нас уничтожать. Даже когда сбегут за границу, все равно не успокоятся. Во всяком случае, померший штабс-капитан именно из таких был.

А подполковник удивил. Он сплюнул и криво ухмыльнувшись, ответил:

– Высказаться? А что тут говорить? Да, мы шли к Антону Ивановичу. Куда еще русским офицерам идти? Служить опереточной УНР? Увольте – мы присягу давали. Пусть того правительства уже нет, но Россия осталась! К Краснову? Тоже нет – насколько я понял, этот господин сепаратизмом балуется, а нам это невместно. Дроздовский, сильно политизирован, в ущерб делу. Вот и остается лишь Деникин. Он и немцам не союзник и с жидовскими комиссарами воюет. Выходит, на нем все звезды и сошлись. Вы довольны ответом?

– Вполне.

Молчаливый до этого поручик, внес свою лепту:

– Ну а вы, если стрелять нас собрались тогда, курево дайте. Нам ведь, положено последнее желание? Или подобное у вас не практикуется? Сразу в штаб к Духонину[20] отправляете, без послаблений?

Вместо ответа, распорядился убрать труп и пригласил офицеров обратно за стол. Те удивились, но сели. А я поинтересовался: