— У тебя имеется оружие двадцать второго калибра?
— Нет. Такое было у Джима.
— Его не нашли при обысках.
— Он не держал его дома или в лаборатории, но где именно — я не знаю.
— Почему ты застрелила своего мужа?
— Это долгая история, капитан. Всегда найдется последняя капля, которая переполнит чашу терпения.
— Тогда расскажи свою историю, Милли.
Она резко сменила тему:
— В моей камере всегда должен присутствовать кто — то из полицейских? Я даже в туалет не могу спокойно сходить.
— Это называется предотвращение самоубийства.
Милли рассмеялась.
— Вы действительно думаете, что я покончу с собой из — за этого ничтожества, Джима Хантера?
— В течение восемнадцати лет все окружающие верили, что ты безумно любишь доктора Джеймса Хантера. Теперь ты называешь его ничтожеством, ты его застрелила. Почему? Что он сделал? Что изменилось?
— Он сделал ребенка этой югославской Медузе.
— Миссис Давина Танбалл говорит о чернокожих предках и настаивает на отцовстве своего собственного мужа. Кроме зеленых глаз, которые нередко встречаются у мулатов, ребенок ничем не похож на Джеймса Хантера, — сказала Делия, сменив Кармайна.
Милли снова рассмеялась; в этом смехе было что — то истеричное, но она тщательно старалась быть собранной и последовательной.
— Джим — отец этого ребенка, а не Макс Танбалл, — настаивала она. — Он изменил мне с женщиной, у которой вместо волос змеи. Я всегда видела змей. Давина — змея Лилит[49].
— Давай на время оставим ребенка в стороне, — сказал Кармайн. — Ты сказала, что причина — история долгая. Расскажи все.
— Я не знаю, с чего начать.
— Как насчет Джона Холла? Что случилось в Калифорнии, когда вы с Джимом устали от него? — спросил Кармайн; его голос выражал заинтересованность.