Да я...
– Я серьезно. Ты ляжешь в больницу и сделаешь операцию. А до этого – не смей ко мне близко подходить, или узнаешь у меня! – Шеп понял, что она и вправду не шутит. – Мы оба знаем, что еще одного ребенка нам не осилить.
– Может быть, избавиться от него? – неуверенно произнес он.
– Не пойдет. Ты же знаешь, что я об этом думаю.
Конечно, знает. Шеп помнил их споры перед тем, как появились на свет Кендис и Донни. Пегги Сью ни в какую не соглашалась на аборт. А сам Шеп оба раза обещал сделать вазэктомию, но выполнять обещание, разумеется, не собирался. Будь он проклят, если подпустит к своим яйцам какого-то коновала со скальпелем!
– Ничего, как-нибудь образуется.
– Ты знаешь, что делать. – Пегги Сью решительно взмахнула ножом. – Сделай операцию, Шеп. А потом добудь себе место шерифа. Я устала жить впроголодь. Пока этого не сделаешь, я тебя близко к себе не подпущу!
– Но послушай, детка...
– Хватит с меня твоих «деток»! – отрезала она. – Посмей только распустить руки! И имей в виду: я не передумаю. Так что, если не хочешь остаток жизни проходить на взводе, словно призовой бык судьи Коула, лучше тебе получить это место.
В этот миг со двора послышался вой, способный разбудить даже мертвецов на городском кладбище. На пороге появилась красная, зареванная Кендис; по пятам за ней тащился Донни.
– Ее оса укусила! – сообщил он.
Пегги Сью подхватила дочь на руки и подняла на мужа измученный взгляд.
«Господи помилуй, во что я ввязался? – думал Нейв, бросая на пол в конюшне мешок сена. В воздух взвилось облачко пыли, в соломе по углам зашуршало – перепуганный мышиный народец спешил по своим тайным убежищам. Нейв вспорол мешок армейским ножом и принялся раскладывать по кормушкам ежедневные порции, отмеряя их старой кофейной банкой.
Первыми в конюшню вошли две кобылы – лучшие в табуне, точнее сказать, единственные, за которых можно было хоть что-то выручить. Навострив уши и радостно блестя глазами, трепещущими от возбуждения ноздрями принюхивались они к пахучему угощению. Следом, нетерпеливо стуча копытами по дощатому полу, показались и другие.
В углу конюшни басовито гавкнул старина Крокетт. Нейв вздрогнул, но тут же выругал себя. Что-то нервы у него нынче на взводе. Так бывало и раньше: стоило подумать о Шелби – и он становился сам не свой. Скривив губы, Нейв вспоминал, как лунными ночами описывал на своем грузовичке круги вокруг дома судьи: сердце стучало, как молоток, вспотевшие руки соскальзывали с руля, а уж что творилось в штанах при одной мысли о Шелби Коул...
Воспоминания о былой любви неотступно преследовали его.
Маленькие груди ее нежно белели в лунном свете, рыжие кудряшки между ног отливали золотом. Как же он хотел ее тогда. . . и хочет теперь.
– Черт побери!
Ощутив, как твердеют чресла, Нейв тряхнул головой и приказал себе забыть ту давнюю любовь. Лучше вспомнить, чем все это для него кончилось, и больше не делать глупостей.