В первый вечер венгерские близнецы, которые прибыли раньше нас, показали нам трехъярусные кровати. Мы с Мириам оказались на нижнем ярусе.

Когда настало время ужина, все дети побежали к выходу. Состоял ужин из двух с половиной кусков черного хлеба и жидкости коричневого цвета, который все назвали «фальшивым кофе». Мы с Мириам переглянулись.

– Мы не можем это есть, – сказала я одной из венгерских близняшек.

– До завтра больше еды не будет, – сказала она. – Так что лучше уж ешьте.

– Это не кошерная еда.

Дома, на ферме, мы ели только кошерную еду, которая отвечала еврейским законам питания, над ней папа каждый раз читал благословение.

Близнецы рассмеялись, но это был не добрый смех, их смех говорил: «Ну и дурочки». Они жадно набросились на хлеб, который мы с Мириам им отдали.

– Мы всегда рады лишнему хлебу, – сказали они. – Но вам придется есть, что дают, если хотите выжить. Нельзя быть привередливыми, нельзя беспокоиться о том, кошерная еда или нет.

После ужина венгерские близнецы и некоторые другие ввели нас в курс событий.

– Вы в Биркенау, – сказали они. – Это часть Освенцима, но в трех километрах от основного лагеря. В Освенциме одна газовая камера и один крематорий.

– Я не понимаю, – сказала Мириам. Я спросила:

– Что такое газовая камера? Что такое крематорий?

– Пойдем, мы покажем.

Близнецы отвели нас в конец барака к двери, где надзирательница нас не видела. Мы подняли глаза к небу. Пламя рвалось из труб, нависавших над Биркенау. Дым покрывал весь лагерь, пепел кружил в густом воздухе, небо было темным, как после извержения вулкана. Мы снова почувствовали тот отвратительный запах.

Мне был страшно даже открыть рот, но я услышала собственный голос:

– Что они жгут так поздно?

– Людей, – ответила девочка.

– Никто не сжигает людей! – воскликнула я. – Что за глупости.

– Нацисты сжигают. Они хотят сжечь всех евреев.

Кто-то другой сказал: