Что это вообще могло значить? Алекс не голодал. На его теле не было синяков. Да и не могло быть: мы никогда не били его.
Все, что могло прийти мне в голову — так это то, что в соцслужбу на меня просто кто-то настучал. Если вы, подобно мне, воспитывались, переходя от одной приемной семьи к другой, то наверняка знаете этот тип людей: эдакий подлый, мерзкий, мстительный подвид человека, который станет пользоваться прикрытием социальной службы как оружием, строча анонимки на соседей, коллег или кого угодно другого, к кому он испытывает ненависть.
Я не думала, что среди моего окружения есть кто-либо подобный. Уоррен Плотц явно не способен на такое предательство: он просто-напросто проспал бы все на свете. Я не конфликтовала ни с кем из соседей. У меня не было врагов.
По крайней мере я о них не знала.
Я заставила себя съехать с подъездной дорожки и выехать на улицу, хотя бы ради того, чтобы миссис Фернклифф не успела натравить на меня полицию.
Но когда я это сделала, меня охватила паника.
Чем больше я пыталась убедить себя в том, что произошло простое недоразумение, тем больше понимала, как ошибалась. Социальные службы не являются за просто так и не отбирают чьего-то ребенка только потому, что нянька пожаловалась на поздний приезд родителя. Они делают это только тогда, когда у них есть веские причины или, по крайней мере, когда они считают, что эти причины у них в самом деле есть.
И они без соответствующих поводов не возвращают ребенка родителям.
Это был один из тех принципов, которые мне пришлось усвоить, пока я пребывала под опекой штата. Но главному выученному мной в детстве уроку — который теперь откликнулся подобно старому — меня научила одна из приемных сестер. Я тогда размышляла о том, как меня вырвали из привычного, удобного места, чтобы без видимой причины отправить в приют.
— Это ведь настоящий кошмар, — простонала я.
— Нет, дорогая, это система опекунства, — ответила она. — Беда всегда ближе, чем ты думаешь.
Глава 3
Все тело покрылось холодным потом. Машиной я управляла чисто интуитивно. Похоже, мои руки напрочь прекратили мне подчиняться.
Я свернула на проспект возле той улицы, где жила миссис Фернклифф. Двойная желтая линия казалась размытой от застилавшего глаза пота или слез. Мне хотелось позвонить Бену. Просто до ужаса хотелось. Но в дополнение к своим исследованиям и двум классам, в которых он работал ассистентом преподавателя, ему еще приходилось частично вести обучение в Центре образования в Университете Джеймса Мэдисона. Он никогда не брал трубку, когда работал со своими учениками.
Возник вопрос и о том, куда же делся мой телефон. Я поискала в привычных местах: на столе у входной двери, в сумке с подгузниками, за диванными подушками, — и не нашла его.
Единственный человек, к которому я могла бы обратиться в подобной ситуации, был Маркус Петерсон. Он был моим менеджером в «Старбаксе», а сейчас просто оставался хорошим другом, который бросил бы все, чтобы помочь мне.
Единственная проблема была в том, что его контакты тоже были сохранены в пропавшем телефоне. В самом деле, кто теперь запоминает наизусть телефонные номера друзей?