Глюк.

Худенькая Либерта лежала сверху, на Глюк, заслоняя её от опасности. Так выглядело бы со стороны, и Глюк спихнула дрожащую подружку брата в сторону. Они выползли из-под обломков, огляделись, страшная картина вызвала у них тошноту. Глюк переместилась на снежную сторону дороги и долго терла лицо снегом.

— Там Кюн лежит, весь обгорел, но живой, — сквозь слезы проговорила Либерта и потащила Глюк за руку назад по дороге. На брата Глюк не могла смотреть без ужаса. Черный кусок обгоревшего мяса издавал булькающие звуки. От одежды ничего не осталось, только шляпа лежала чуть в стороне, и дымящиеся подошвы сапог открыли единственное живое место — ступни ног. Со стороны дилижанса, приволакивая ногу, подошел охранник господина Ричи.

— Кто это? — с дрожью в голосе спросил он.

— Мой брат, — Глюк с надеждой посмотрела на охранника, — у тебя есть исцеляющий амулет?

— Да. Но он очень дорого стоит, — охранник подумал, что гуманнее было бы прирезать юношу, но девчонка его не поймет.

— Я заплачу, — Глюк сняла фамильное ожерелье. Охранник хмыкнул.

— Пятьдесят корон, — подумав, заявил он.

— Я заплачу, — повторила Глюк, — у отца есть с собой полсотни.

— Брокен мертв, — почему-то шепотом сообщила Либерта.

— Либерта, ты не могла бы сама принести деньги. Справа на поясе небольшой, шитый серебром, кошелек, — слезы высохли, но Глюк была готова снова разрыдаться.

Либерта принесла кошелек. Глюк пересчитала деньги. Полсотни корон отдала охраннику, а сама грустно посмотрела на пару оставшихся монет. Охранник достал амулет. По телу Кюна пробежала волна синего света, он резко и глубоко вздохнул и потерял сознание. Минут через двадцать со стороны столицы показался конный отряд стражников. Грохот взрывов и яркие вспышки магической схватки привлекли их внимание.

— Сержант, у меня брат пострадал, лежит без сознания. Помогите отвезти его в город, — обратилась Глюк к командиру отряда.

— Нам некогда. Дождись попутного транспорта. Наверняка скоро целая вереница подъедет. Забздели купчишки, услышав взрывы! И не зыкрай на меня глазами, а то и тебя, и твоего мальчишку, — сержант кивнул в сторону Либерты, одетой по-мужски, — задержу, как свидетелей. А эта «головешка» останется подыхать на обочине. У Глюк не было сил плакать. Она хотела броситься на сержанта, выцарапать ему глаза, но его презрительная, брезгливая усмешка и явная готовность ударить её, остановила. Сержант забавлялся, уверенный в своей безнаказанности. Здесь, в столице, мелкопоместное дворянство, явно, не уважалось. Глюк почувствовала себя простолюдинкой на обочине, в грязи, когда она сама, смеха ради, часто пришпоривала своего коня, чтобы обрызгать с головы до ног, случайно встреченную замарашку. Сержант обошелся с ней именно так. Спустя мгновение Глюк увидела поднимающийся из низины обоз и бросилась ему навстречу.

Танте, родная тетя Глюк, сестра покойной матери, встретила её сердечно, искренне соболезнуя Глюк, она сама горевала о гибели своего зятя. У Брокена она всегда замечала только достоинства, виделись они редко, а пока была жива сестра, та никогда не жаловалась на мужа. Из-за хлопот с больным Кюном похороны Брокена скомкали, хотя дальней и ближней родни в столице оказалось много, не все они почтили его похороны своим присутствием. Врачи в столице были не такая редкость, как в провинции, Танте пригласила за свои деньги самого дорогого и сильного в этой области мага. Врач осмотрел Кюна, но лечить не взялся.

— Ему осталось жить не дни, а часы. Чудо, что после такого ожога он до сих пор жив. И ушел, но деньги за визит взял. Кюн не знал о вердикте врача и не желал умирать. Не приходил в сознание, не пил, не ел, не умирал.

Старушка-травница готовила отвары, протирала Кюну кожу, вернее, сплошной ожог.

Через три дня за Либертой приехал отец. Они собрались уезжать в тот же день. Кюн, как будто почувствовал, очнулся, открыл глаза, увидел Либерту.

— Кто ты? — еле слышно прошептал он.

— Либерта! — удивилась она.