В своих воспоминаниях о Битве под Москвой маршал Советского Союза Г. К. Жуков пишет о сложнейшей обстановке, создавшейся тогда на всем Западном направлении: «Немецкая группа армий „Центр“, как мы теперь знаем, насчитывала в своем составе более 1 миллиона человек, 1700 танков и штурмовых орудий и свыше 19 тысяч орудий и минометов. Ее действия поддерживались мощным 2-м воздушным флотом, которым командовал генерал-фельдмаршал Кессельринг. Гитлер директивой от 16 сентября поставил группе армий „Центр“ задачу: прорвать оборону советских войск, окружить и уничтожить главные силы Западного, Резервного и Брянского фронтов и затем, преследуя остатки войск, захватить Москву, охватывая ее с юга и севера. 30 сентября 1941 года противник начал наступление против войск Брянского фронта, а 2 октября нанес мощные удары по войскам Западного и Резервного фронтов. Особенно сильные удары последовали из района севернее Духовщины и восточнее Рославля по войскам 30-й и 19-й армий Западного фронта, а также 43-й армии Резервного фронта. Немецко-фашистским войскам удалось прорвать нашу оборону. Ударные группировки врага стремительно продвигались вперед, охватывая группировку войск Западного и Резервного фронтов»[56].
«Неблагоприятное развитие военных действий в районе Вязьмы и Брянска создало большую опасность Москве на Можайском направлении. Для организации противотанковой обороны Ставкой ВГК в Можайск 4 октября направляется начальник артиллерии Резервного фронта генерал-майор Л. А. Говоров. 9 октября приказом Ставки ВГК создается Можайская линия обороны (командующий войсками генерал-лейтенант П. А. Артемьев, заместитель командующего генерал-майор Л. А. Говоров).
В начале октября 1941 года 3-я танковая группа вермахта начала наступление в направлении Малоярославца. 5 октября был захвачен Юхнов. Удар был неожиданным для советских войск. Но начальник парашютно-десантной службы Западного фронта капитан И. Г. Старчак, командовавший отрядом десантников из нескольких сот человек, по своей инициативе занял оборону на реке Угре за Юхновом и смог сдержать головные колонны 10-й танковой дивизии 57-го моторизованного корпуса вермахта, наступавшие по Варшавскому шоссе. Также 5 октября около 2 тыс. курсантов пехотного и 1,5 тыс. курсантов артиллерийского подольских училищ были сняты с занятий, подняты по тревоге и направлены на оборону на Ильинском боевом участке. Немцы были задержаны на 2 недели, которых хватило для формирования сплошной линии обороны на участках второго рубежа Можайской линии — по реке Наре»[57].
Эти сухие строчки не дадут всего масштаба подвига и беспрецедентного героизма советских… ребят, уже не солдат, еще не офицеров. Эти бои войдут в историю Великой Отечественной войны, как «подвиг подольских курсантов». По приказу Ставки «они встали на защиту города Москвы, проучившись всего три месяца. Принять такое решение нелегко. Этот приказ был крайней мерой. Командование понимало, что курсанты военных училищ — это золотой фонд для развития армии. Но это был единственный выход, так как нависла угроза взятия Москвы фашистскими войсками. От Юхнова до Москвы оставалось 198 километров, войск для защиты столицы на этом пути больше негде было взять»[58]. В период с 6 по 16 октября 3500 курсантов обороняли Ильинский боевой участок под Малоярославцем. Им противостояли около 20 тысяч солдат вермахта при поддержке танков, артиллерии и авиации. За десять дней безумных по своему накалу боев подольские курсанты уничтожили до пяти тысяч солдат противника, подбили около ста танков. Погибли практически все. В городе Подольске на улице Кирова стоит памятник этим мальчишкам: плечом к плечу, встав в один строй, шагают в вечность, крепко сжав ППШ. Но пока они гибли, формировался второй рубеж обороны Можайской линии. На этом рубеже и встала 5-я армия. После ранения 15 октября командарма Д. Д. Лелюшенко по приказу Ставки Л. А. Говоров принял командование 5-й армией. Случилось это 18 октября, после сражения на историческом для русского человека поле — под Бородином. Судьба и история снова делают повороты, выдвигая своих героев на первые роли в символичных, пропитанных кровью русских солдат местах.
«Именно 5-й армии пришлось вынести всю тяжесть оборонительных боев на подступах к Москве на Можайском направлении. Впервые в военной истории командование общевойсковым объединением было поручено не просто генералу, а генералу от артиллерии»[59]. И в этом был не просто глубокий смысл, но насущная необходимость. Именно на Можайском направлении противник сосредоточил 4-ю танковую армию генерал-полковника Эриха Гёпнера, переброшенную под Москву из-под Ленинграда в сентябре, когда немецкое командование убедилось в невозможности овладеть городом на Неве с ходу. Впоследствии многие историки сочтут это решение Гитлера фатальной ошибкой. Сложно сказать, как сложилась бы судьба Ленинграда, если бы 4-я танковая армия продолжала атаки на город до конца. Но история не терпит сослагательного наклонения.
Эрих Гёпнер принадлежал к тому поколению германских офицеров, что начали свою службу еще при кайзере: офицерские погоны он получил в августе 1906 года. В 1913 году он был принят в берлинскую Военную академию, но в июле 1914-го, с началом Первой мировой войны, оставил учебу и пошел на фронт. Войну он закончил капитаном, кавалером Железного креста обеих степеней и двух Рыцарских крестов — Дома Гогенцоллернов и вюртембергского ордена Фридриха. В рейхсвере он постепенно поднимался по служебной лестнице и к началу новой войны в звании генерала кавалерии командовал корпусом. Примечательно, что с 1935 года поддерживал связь с немецким Сопротивлением. То есть этот офицер не был убежденным нацистом. Позже, после поражения под Москвой, Гёпнер в начале января 1942-го будет отстранен от командования армией, обвинен в «трусости и неподчинении приказам» (Feigheit und Ungehorsams). В августе 1944 года его расстреляют за участие в заговоре против Гитлера — знаменитом заговоре 20 июля. Но в октябре 1941-го он был полон решимости взломать оборону Красной армии. Танковые клинья его совершенны, обучены, действуют слаженно во взаимодействии с пехотой, авиацией и артиллерией. Но на его пути стоит 5-я советская армия советских войск во главе в генералом Говоровым.
Сам Г. К. Жуков решение о назначении Говорова командармом объяснял однозначно: «Говоря кратко, мы исходили из двух важнейших обстоятельств. Во-первых, в период боев под Ельней генерал Говоров, будучи начальником артиллерии Резервного фронта, зарекомендовал себя не только как прекрасно знающий свое дело специалист, но и как полевой, энергичный командир, глубоко разбирающийся в оперативных вопросах; во-вторых, в нашей обороне под Москвой основная тяжесть борьбы с многочисленными танками противника ложилась, прежде всего, на артиллерию, и, следовательно, специальные знания и опыт Говорова приобретали особую ценность. Последующие события показали, что сделанный выбор был весьма удачен»[60].
Безусловно, управление целой армией с входящими в ее состав частями разных родов войск — это новый опыт для Л. А. Говорова. Сам он так вспоминает свое назначение: «15 октября получил назначение командующим 5-й армией. Прибыл в Можайск. Обстановка для 5-й армии в то время была тяжелая. Оборона армии проходила по линии, заранее подготовленной в Можайском укрепленном районе. Он в то время таким считаться не мог. Но кое-что все же было сделано. Были даже противотанковые долговременные сооружения. Но к этому времени не успели обеспечить их готовность. Рассчитывали, что Западный фронт сможет сделать что-то большее. Фактически немцы подошли сюда, когда наших войск тут не было. Только 32-я дивизия прибыла с Дальнего Востока. Были сборные команды: артиллерийское училище, политическое училище, сводный батальон, разные запасные части. Танки для роты были собраны из музейных экспонатов. Правда, они сыграли немалую роль.
Я застал обстановку, когда эта линия обороны была прорвана, и враг уже занял станцию Бородино. Борьба происходила на подступах к Можайску… Я застал такую обстановку, когда противник фактически линию обороны расколол на две части и наиболее боеспособные части 32-й дивизии он отбросил на север, менее боеспособные части, все сборные команды — на юг в леса. Обе магистрали Минск — Москва и Можайское шоссе оказались совершенно открытыми. Это было 15 октября.
Получив назначение, я позвонил члену Военного совета и попросил подготовить карту с обстановкой, чтобы сразу же войти в курс дела и принять бразды правления. Вечером приехал в Можайск. Члена Военного совета не застал.
…Фактически никакого штаба не было. Начальник штаба был случайной личностью. Единственное средство управления — в кабинете висел городской телефон, по которому происходило все управление армией. Рядом был телефон для связи с Москвой. По нему каждый час раздавались очень нервные звонки, спрашивали: „Вы еще в Можайске сидите или нет?“ Тогда в Москве обстановка была очень напряженной и нервной. Борьба происходила на непосредственных подступах к Можайску 16 октября пришлось перенести командный пункт километров на 8 от Можайска в деревню Пушкино»[61].
Наиболее боеспособной единицей 5-й армии являлась 32-я стрелковая дивизия полковника В. И. Полосухина. Свежая, только что прибывшая с Дальнего Востока, она и приняла на себя всю тяжесть немецкого танкового удара. Танковый клин расколол линию обороны на две части, а Говоров, несмотря на угрозу окружения, запретил дивизии отход. Немцы ворвались в Можайск. «Говоров упорно держит на Бородинском поле части дивизии Полосухина, хотя уже двое суток они обойдены противником. Командарм перебрасывает танки и минеров в засады, сковывает контратаками и этими засадами прорывающегося противника и только тогда разрешает командиру дивизии отход на новый рубеж, по левому берегу реки Москва. Выиграно пять драгоценнейших суток, и не допущен прорыв центра Можайского рубежа. 26 октября Говоров принимает прибывшую к нему из Монголии 82-ю мотострелковую дивизию и с ходу отправляет ее в бой в районе Дорохово»[62]. 50-я дивизия, также направленная в 5-ю армию, ожидаемого усиления не принесла: войска были сформированы наспех, на командных должностях в артиллерии были случайные командиры. Но в те критические дни Говоров был рад любому пополнению.
Тактика 4-й полевой армии генерал-фельдмаршала Г. фон Клюге была проста: ударить всеми силами по центральной магистрали, рассеяв советские войска вдоль северного и южного направлений, после этого закрепиться на шоссе. Пока войска собираются в кулак — ударить снова, рассечь оборону, продвинуться. Вот так, небольшими шажками, немцы продвигались к Москве.
«В самый разгар оборонительных боев 10 ноября 1941 г. заслуги Л. А. Говорова в срыве наступления противника на Москву были отмечены награждением высшей наградой страны — орденом Ленина и присвоением ему 19 ноября 1941 г. звания генерал-лейтенант артиллерии»[63].
В ноябре противник ослабил натиск на центральном участке Западного фронта и сосредоточил свои усилия на Южном и Северо-Западном направлениях. В районе Каширы и Тулы ударила 2-я танковая армия Г. Гудериана, 3-я танковая группа вермахта ударила в стык 16-й армии К. К. Рокоссовского и 30-й армии Д. Д. Лелюшенко, вернувшегося в строй после ранения. В районе Клин — Солнечногорск создалась угроза прорыва. 23 ноября наши войска оставили Клин, 25 ноября из-за угрозы окружения была отведена от Солнечногорска 16-я армия. Северо-западнее Москвы соединения вермахта заняли Красную Поляну, отсюда до Кремля было чуть более 29 километров по прямой. В свои полевые бинокли немецкие офицеры могли разглядеть самые силуэты главных зданий советской столицы. А 1 декабря противник неожиданно перешел в наступление и на Наро-Фоминском направлении, бросив в атаку 70 танков. Этот удар наносился в стыке 5-й и 33-й армий. В случае прорыва немцы могли выйти на первый из трех рубежей Московской зоны обороны. Это был момент истины. Без преувеличения можно сказать, что решалась судьба Москвы.
Здесь и проявился спокойный, твердый характер Говорова. Неукоснительное, идущее изнутри чувство субординации, педантичность в мелочах (а за каждой мелочью на войне стоят жизни солдат) позволяли Леониду Александровичу выработать особый стиль общения с вышестоящими руководителями и Ставкой, не скатываясь с одной стороны в подхалимаж и слепое «чего изволите», а с другой — уверенно набирать авторитет, аргументировать планы и решения, добавлять тяжести своим словам и поступкам.
Вот как вспоминает Г. К. Жуков тот день, 1 декабря 1941 года:
«Верховный вызвал меня к телефону:
— Вам известно, что занят Дедовск?
— Нет, товарищ Сталин, неизвестно.