– Чего полковник от меня добивается, парни? – заискивающе спросил он. – Попугать решил? Так я пуганый.

– Нэт, – возразил один из жандармов. – Ты эсчо нэпуганый. Ты не знаэшь, что такое настоящий страх.

Разин мысленно с этим утверждением не согласился.

– Но в чем я провинился? – промямлил он, словно это могло как-то облегчить его участь.

– Ты сам нам расскажешь, в чем провинился, – пообещал жандарм.

– А если ни в чем?

– Тогда придумаешь.

Переглянувшись, жандармы обменялись многозначительными усмешками.

Несколько секунд спустя вошел Тутахашвили. То, что он скалился в довольной, чуть ли не доброжелательной улыбке, ничего не меняло. Он явился сюда не для того, чтобы рассыпаться в любезностях или извиняться перед незаконно задержанным Разиным. Он пришел, чтобы завершить начатое. Добить арестованного. Морально или физически.

Для начала Тутахашвили со всеми удобствами расположился за столом напротив Разина и принялся изучать его паспорт, оставленный жандармами.

– Фальшивый, – произнес он, – пощупывая усики. – Уже за одно это тебя можно упрятать в тюрьму лет на десять. Я, как начальник жандармерии, могу сделать это хоть сейчас. Не будет волокиты ни с прокуратурой, ни с судебными разбирательствами. – Тутахашвили выдвинул ящик стола и заглянул туда, что-то выискивая. – Со шпионами и провокаторами у нас разговор короткий.

– Повторяю, – заговорил Филин, – меня вызвал в Грузию ваш президент. По договоренности с бывшим украинским президентом. Я не провокатор, не заговорщик и не шпион. Я один из тех, кто делает большую политику.

– А я, – заявил Тутахашвили, – один из тех, кто сбивает спесь с таких, как ты.

В его руке появился резной молоток из полированного дерева.

За мгновение до того, как молоток обрушился на крышку стола, Разин вспомнил, где впервые увидел Черного Полковника. Это случилось в тот день, когда по телевизору без конца передавали репортажи о революционном перевороте в Грузии. В здание грузинского парламента ворвалась толпа осатаневших людей, буквально на руках внесших туда самопровозглашенного президента. Самые пьяные или обкурившиеся анаши полезли на возвышение, где сидели перетрусившие парламентарии. Когда те начали спасаться бегством, один из нападавших завладел молотком спикера и с пеной у рта принялся крушить им все, что попадалось на глаза. Это и был нынешний шеф тбилисской жандармерии Сосо Тутахашвили. И теперь, перекосившись от ярости, он точно так же колотил трофейным молотком по столу, злобно выкрикивая:

– Этим молотком я раскроил уже четырнадцать черепов. Собственноручно. А знаешь, как хрустят человеческие пальцы, когда по ним лупишь со всей силы? А ребра? А коленные чашечки?

В похолодевших висках Разина застучали молоточки, отбивающие все убыстряющийся и убыстряющийся тревожный ритм. В животе заурчало, а в груди образовалась сосущая пустота, словно при падении в пропасть. Разин разлепил губы, но не сумел выдавить из себя ни звука. А Черный Полковник, наблюдающий за ним, действительно был весь черный, превратившись в смутный силуэт на фоне бетонной стены.

– Выкладывай, – велел Сосо Тутахашвили, – поигрывая молотком, как игрок в крикет. – Зачем тебя в действительности прислали? О чем у тебя уговор с Мищенко? Почему вы решили втянуть в свою аферу нашего уважаемого президента?

Филин услышал собственный голос, тараторящий сумбурные фразы:

– Скажу, я все скажу! Уберите молоток! Давайте поговорим по-хорошему… Мне нечего скрывать. Я к вам с открытой душой… Я к вам с лучшими намерениями…